Разговор с женой Сергеенко потребовал от меня столько выдержки и нервов, что после него я обессиленно вывалился на свежий воздух и полчаса потратил на курение. Сама ситуация была такая, что не располагала к подобного рода беседам, – если ваш муж вдруг умер, а к вам является незнакомый и нудный человек и начинает у вас выспрашивать какие-то пустяки, то как вы с ним поступите? Я бы на вашем месте не стал с ним разговаривать, а выгнал его взашей.

Марии Моисеевне нужно было отдать должное – она терпеливо выслушала все мои вопросы и с достоинством попросила меня удалиться и обратиться к ней хотя бы дня на три позже. Но для меня промедление было хуже, чем смерть, и я не мог уважить ее чувства, а потому продолжал настаивать. Она сдалась:

– Надеюсь, это что-то действительно неотложное.

Сперва я постарался убедить ее, что просто необходимо провести дополнительное освидетельствование и обратиться к услугам независимой судебной экспертизы. Она отказалась наотрез, сказав, что мужа ей это не вернет, а вновь копаться в его останках она никому не позволит.

– Я знаю, как это делается, – брезгливо сказала она.

– Но, Мария Моисеевна, вы не допускаете, что смерть вашего мужа была неслучайной?

Она насмешливо посмотрела на меня:

– Вы хотите сказать, что его убили? Не смешите меня, молодой человек, кому это понадобилось и зачем?

– Вот и нужно это выяснить, вы не согласны?

– Вы говорите чушь! – разгневалась она. – Если вы только за этим пришли, то я думаю, вам уже пора.

Она поднялась с диванчика, на котором мы так мило устроились в коридоре похоронной конторы. Я тоже поднялся и решил для себя, что если сейчас же не задам ей все остальные вопросы, то и на этом деле можно ставить крест. Поэтому, осмелев окончательно, я преградил ей путь и веско спросил:

– Хорошо, пусть так. Но вы могли бы мне хотя бы сказать, в какие еще клиники обращался ваш муж со своими проблемами? Где ему, например, вырезали аппендицит?

– Валентин Иванович за последние пять лет не обращался никуда, кроме вашей клиники. Он любил комфорт и постоянство, и в вашем лечебном заведении его все устраивало. А узнал он об этом на собственном опыте – аппендикс ему у вас и удалили.

На этом мне пришлось с ней распрощаться, и вот теперь я сидел на улице, несмотря на мороз, и дрожал от холода и возбуждения. Слегка успокоившись, отправился домой.

Поднявшись на свой этаж, зазвенел ключами, открывая квартиру. Тотчас распахнулась соседняя дверь, и моя бдительная старушка высунула седую любопытную голову и, улыбаясь, произнесла:

– Добрый вечер, Володечка! А у меня для вас сюрприз!

Я устало подумал, что хватит с меня на сегодняшний день сюрпризов, и если это окажутся снова те пересоленные тефтели, которыми она меня потчевала в прошлый раз, то... Но старушка хитро подмигнула и, исчезнув на минуту, просунула через щель в двери бумажный пакет, на котором красным фломастером размашисто написан был мой адрес и фамилия.

Я чуть было не забыл об этой неожиданной посылке и теперь смотрел на нее, как тот баран из поговорки, постепенно соображая, что это такое. Наконец я все вспомнил.

– Ну что, не бомба? – улыбнулся я соседке.

– Нет, нет! Я проверяла! В этот раз другой принес, поменьше, и такой услужливый молодой человек. На нем форма была и шапочка, и документы в порядке. Я ему велела распечатать, но он отказался – ведь пакет предназначался вам. Но я ему ваше пожелание передала, и он согласился.

Она сунула пакет мне в руки, кивнула и захлопнула дверь.

Я немного опешил от ее необычного поведения, но, видимо, сегодняшние впечатления совершенно исчерпали остатки любопытства Ксении Георгиевны.

– Спасибо, Ксения Георгиевна! – сказал я закрытой двери и прошел в свою квартиру.

Вопреки логике, не стал сразу распечатывать пакет, а прежде разделся и полез под душ. Немного расслабившись от теплой воды, растерся мохнатым полотенцем, вышел из ванной комнаты и сразу же пошел к холодильнику.

Сытный ужин окончательно успокоил мои нервы и направил мысли совсем в другое русло. Я позволил себе развалиться на диване перед телевизором. Не прошло и пяти минут, как я заснул. Проснулся ночью. Разбудил меня непонятный шум.

* * *

Отлежавшись после сотрясения мозга, Дима снова пошел к клинике. Ему не было жаль своего идеального классического носа, который теперь был сломан, ему было жаль потраченных дней – из-за них он мог пропустить что-нибудь важное.

  33