87 
– Нет. Не возражаю.
– Тогда – до вечера. Заваривай чай.
Вечером я, как и обещал, поехал к Марине, не забыв прихватить важный пакет. По дороге я, как мог, расслаблялся и старался отвлечь себя от волнующих мыслей. Перед знакомым подъездом сделал десять глубоких медленных вдохов, чтобы умерить волнение. Только после этого решился подняться к Марине и позвонить в дверь.
Она открыла, и я чуть не расплакался от радости – она совершенно не изменилась.
Марина посмотрела на меня своими слегка воспаленными глазами и сказала совершенно спокойно:
– Привет, проходи.
– Ты одна?
– А с кем же еще?
Я мысленно поздравил себя с большой удачей – она не вышла замуж и, видимо, пока не собирается. По этому поводу можно даже развалиться в своем любимом кресле. Марина села напротив. Она была строга и серьезна, и я понял: то, что меня сюда впустили, еще не значит, что меня простили. Посему – перехожу к делу. Молча выложил на стол пакет и спросил:
– У тебя температура есть?
– Нет, – покачала головой Марина. – Уже сбила. И вообще, не очень-то я серьезна и больна, если честно. Просто устала, и меня свалил грипп. Собираюсь через пару дней выйти на работу.
– Это хорошо, – серьезно сказал я, не зная, куда деть глаза. – Потому что дело мое, как ты понимаешь, непосредственно связано с твоей работой.
Я указал ей на сверток.
– Как я понимаю, – сказала Марина, – опять нужно что-то опознавать.
– Ты угадала, – отозвался я.
– Что там?
– Там – не очень приятные вещи. Там находится, насколько я понимаю, кое-что из вещей человека, сгоревшего в электрической печи крематория. А еще – образцы волос одного мужчины. Следствие хотело бы знать, принадлежит ли то и другое одному человеку.
Глаза Марины стали еще печальнее.
– Хорошо, – медленно сказала она. – Как скоро тебе нужны результаты?
– Чем скорее – тем лучше, сама понимаешь.
– Ладно, я поняла тебя. Это все? – пытливо заглянула она мне в глаза.
Я помолчал, но так и не собрался с силами сказать ей, как мне без нее тошно. Решено было, что я скажу это в следующий раз.
– Все, – сказал я и поднялся. – Я думаю, что тебе несложно будет позвонить мне на работу, когда что-то будет известно. Хорошо?
– Да, несложно, – сказала побледневшая Марина.
– Пока, – почти спокойно сказал я, шагая через порог.
– Пока, – иронично проводила меня по-прежнему горячо любимая мной женщина и захлопнула за мной дверь.
Вот и все – я не смог побороть свой страх перед ее отказом. Зато уж Чехов будет доволен.
* * *
Лямзину было тошно от мыслей о потраченных им деньгах. Счет еще не принесли, но он уже боялся, сможет ли оплатить. У Людмилы оказался неплохой аппетит и замашки гурмана. Степан Алексеевич, дабы не ударить в грязь лицом, заказал себе то же самое и еще вина сверх того. Людмила от затеи с вином была в восторге.
Единственным преимуществом своего положения в этой ситуации Лямзин считал то, что за его столиком сидела соблазнительная женщина. Это подтверждали завистливые взгляды со всех сторон. Глядя на то, с каким аппетитом Людмила поедает салат из кальмаров, то и дело хитро поглядывая на него, Лямзин вспоминал старую мужскую народную мудрость. Она гласила: женщина с хорошим аппетитом и в постели отличается ненасытностью.
Мысль о постели преследовала его с начала обеда и вызывала приступы дрожи в коленях: он вспоминал свою жену, которая в постели могла только громко храпеть и больно пинаться. А перед ним сидела симпатичная и глупая, как пробка, медсестричка, на которой теперь вместо белого халата красовалось красное платье с глубоким декольте. Декольте было таким глубоким, что Лямзин временами опасался, что круглые грудки улыбчивой медсестры выскочат на блюдо с жюльеном, прямо на гарнир. Но они не выскакивали, а только дразнили и манили, и совершенно отбивали аппетит.
– Что-то вы плохо кушаете, – игриво констатировала Люда, складывая губки дудочкой, чтобы втянуть фетучини. – Так вы совсем с голоду умрете.
Ее красный рот улыбался ему, а красивая белая рука подносила к лицу бокал с темно-бордовым вином. На щеках ее играли ямочки, а в глазах читался намек... Или это только казалось.
Доев, она промокнула рот белоснежной салфеткой, достала зеркальце, помаду и стала красить рот, соблазнительно приоткрыв его и опустив ресницы. У Лямзина что-то заныло в груди, и он захотел, чтобы этот обед продолжался вечно. Он сглотнул слюну и полез за деньгами. Счет оказался действительно головокружительным. Пока он с болью в сердце отсчитывал хрустящие купюры, она ласково говорила:
87 
