85 
Вжик перевел выразительные глаза на напарника и вопросительно промычал. Тот тяжело вздохнул и махнул рукой:
– Черт с тобой! Но недолго, – и пошел к выходу.
Вжик, как конь, заржал и, перепрыгнув через бортик, ломанулся на сцену, где стайкой стояли девушки в купальниках:
– Ау, цыпочки! Кто хочет отведать комиссарского тела?
* * *
Я не успел соскучиться по Чехову – он объявился снова. Снова – довольный жизнью и собой.
– Так, Ладыгин! – с порога загремел он. – Я все подготовил – тебе осталось пожинать лавры!
Он плюхнул на стол тщательно запечатанный пластиковый пакет.
– Это что? – поинтересовался я.
– Это – вещественные доказательства, естественно, – удивляясь моей недогадливости, ответил Чехов, сел в кресло и закурил.
Я досадливо поморщился: за курение в кабинете могут и наказать.
– Какие из них? – продолжал я притворяться непонятливым.
– Ой, ну не надо! Будто у нас вещественных доказательств воз и маленькая тележка! – притворно разозлился он.
Затем выпустил дым в потолок и продолжил:
– Я тут снова наведался на явочную квартиру этого твоего друга. Мне повезло – там еще никто не был.
Он многозначительно замолчал.
– И?...
Он положительно любил, чтобы его порасспрашивали!
– Ну, собрал там пару волос с расчески, с десяток щетинок с бритвы... В общем, Ладыгин, тебе осталось только отнести это все своей подружке на предмет детального исследования, тщательного анализа и сопоставления результатов. И вот тогда можно будет почти с уверенностью сказать – жив твой друг или уже нет.
– Все это, конечно, хорошо. Только вот, Юрий Николаевич, в чем дело. Вам, видимо, придется самому заняться этими... анализами, – сказал я, стараясь не смотреть в глаза.
– А в чем дело? Какие-то проблемы? – удивился Чехов.
Я помолчал, думая, как бы объяснить свой отказ заниматься вещественными доказательствами. На ум, к сожалению, ничего не шло. Наконец я решил, что в этом случае совершенно ни к чему придумывать какие-то отмазки.
– Я больше не общаюсь с Мариной, – печально сказал я. Подумал и добавил: – К сожалению.
– Что, в очередной раз что-то не поделили? И мы из-за этого так и не узнаем о судьбе твоего товарища? – прищурился Чехов.
– В конце концов, анализ можно произвести и у вас в лаборатории, – заметил я, понимая, впрочем, что так просто мне от него не отделаться.
– Ну, брат, ты думаешь, что я – всемогущий? У меня, к твоему сведению, знакомых криминалистов нет. А для того чтобы кто-то произвел экспертизу, нужно, по крайней мере, хоть какое-то обоснование для этого. А у меня его нет. Может, у тебя есть?
Он с минуту подождал моего ответа. Потом заметил как бы про себя:
– Так, ладно. Посещение крематория считаю потерянным временем, а найденные людские останки – несуществующими. Потому что никакого толка из них мы извлечь не сможем по причине вздорного характера одного из здесь присутствующих. И что-то мне подсказывает, что это не я. – Чехов в упор посмотрел на меня и поднялся. – В общем, так, Владимир Сергеевич. Я оставляю этот пакет тебе. Что ты с ним сделаешь – выкинешь или пустишь в ход – дело твое. Я пока займусь проверкой персонала. Нужно же, в конце концов, выяснить, причастен кто-то из работников этого вонючего цветка ко всему, что произошло с тобой и твоим товарищем.
Он больше не добавил ни слова и вышел.
Я тупо смотрел на тускло поблескивавший в свете настольной лампы непрозрачный мешочек, значение которого было так велико, и понимал, что для меня он означает и нечто большее, чем просто разгадка тайны.
Я не виделся с Мариной уже месяца два с половиной, а не звонил ей с той самой новогодней ночи. Нельзя сказать, что я ее забыл. По-прежнему не хватало всего, что было связано с ней и ее жизнью возле меня. Но звонить теперь...
Я ходил из угла в угол и не отвечал на телефонные звонки, пока не понял, что если я не воспользуюсь этим удобным случаем, то буду потом долго сожалеть. Поэтому предстояло действовать – и действовать немедленно.
Я набрал номер кафедры криминалистики, где работала Марина. Там мне сказали, что ее сейчас нет – она больна. Подумав еще минут пять, я позвонил Марине домой. Длинные гудки были мучительно долгими, затем наконец что-то затрещало, и я услышал голос Марины – немного сонный и осипший, но по-прежнему родной:
– Да?
– Здравствуй, Марина, – сказал я, с усилием заставляя свой голос не дрожать.
85 
