Особенно,... 
125 
— Нет, — прошептал я. — Не могу.
— Почему? — спросил Грег.
— Слабак! — заявил Валенок.
Я даже спорить с ним не стал. Чувствовал я себя ужасно. Давно уже не ощущал себя полным ничтожеством. А теперь мне казалось, что все было зря. Ишь, переродился, вырос над собой! Закатай губу обратно! Был просто лузером — а стал лузером-драконом. Потрясающий прогресс!
— Давайте сдадим его ментам, — предложила Ники, глядя на меня с жалостью.
— Только не ментам! — сказал я умоляюще. — Пожалуйста! Они его отпустят. Еще сами же окажемся во всем виноватыми.
— Слышал, Грег? Вот он, глас народа, — съехидничал Валенок, облизывая взглядом Васькиного отчима. — А я с ним, между прочим, согласен. Ну? Можно?
— Так почему? — повторил вопрос Грег, глядя на меня.
Я промолчал, угрюмо глядя на повеселевшего Германа.
Если бы он только не был человеком!
Грег задумчиво уставился в небо. А потом сделал нечто странное. Подошел к Валенку, протянул руку и погладил его по голове.
Валенок широко улыбнулся, сунул мне лапу железного дракона:
— Покарауль!
Он повернулся к Герману и окинул его оценивающим, плотоядным взглядом, под которым отечественный производитель задергался, как под прицелом.
«Что происходит?» — подумал я, холодея.
Герман стоял мокрый, как мышь, но все еще хорохорился. Не уверен, что в его положении я держался бы так же. Все-таки я его недооценил. На лбу у него блестели капли пота, но даже голос не дрожал.
— Ничего вы мне не сделаете! — заявил он, обращаясь к Грегу. — Хотели бы — давно бы уже убили! Давайте обсудим цену вопроса…
— Я-то давно уже хотел, — перебил его Валенок. — Да только гвозди мешали!
Глаза Германа, и так расширенные, вдруг почти вылезли на лоб. Он испустил дикий вопль, оттолкнул Грега и кинулся бежать по аллее к воротам.
Чего это он так испугался? Я оглянулся — и сам каменел. Рядом со мной возвышалось чудовище из моих кошмарных снов. Дракон-демон — только не белый, а черный с зеленым отливом, похожий на ожившую замшелую корягу, с ледяными хищными глазами. Демон распахнул зубастую пасть, раскинул кожистые крылья и быстро пополз вслед за жертвой.
Герман несся так, будто за ним гналась сама смерть (собственно, так оно и было). Валенок догнал его в конце аллеи, у самых ворот. Черные крылья загородили мне обзор, да я и не очень хотел бы увидеть то, что там происходит. От ворот долетел страшный крик и сразу оборвался, сменившись чавканьем.
— Грег, останови его! — не выдержал я. — Не надо!
Неожиданно глава клана толкнул меня к воротам.
— Иди туда! Ты осудил его на смерть — так иди и смотри, как делают твою работу!
И я пошел, спотыкаясь на негнущихся ногах. А куда было деваться?
Когда я добрел до места, все закончилось, и Валенок уже принял человеческое обличье. Но выражение его лица — бледного, в красноватых отсветах пожара — было совершенно нечеловеческим. Как тогда у Моралеса в парке.
На потрескавшемся асфальте, почерневшем от крови, валялись какие-то ошметки, при виде которых меня чуть не вывернуло.
— Что ты с ним сделал?! — пролепетал я.
Валенок с удовольствием осмотрел кровавое месиво.
— Убил его. И съел, — он облизнулся. — Хочешь — присоединяйся.
Я с ужасом отвернулся. И вдруг почувствовал это. Место убийства буквально вибрировало от концентрации силы! Всем существом я ощутил, как чистейшая жизненная энергия покидает растерзанную белковую оболочку и медленно рассеивается в пространстве. Утекает сквозь пальцы, пропадает впустую! Меня охватила жгучая досада. Почему бездействует Валенок? Как он может стоять и смотреть, как сила уходит в никуда? Это противоестественно, это просто нелепо!
И я сделал самую естественную, разумную вещь на свете. Я подошел к убитому — точнее, самому крупному его фрагменту, — опустился на колени и обнял его, как лучшего друга. Пачкаясь в горячей крови, прижал к себе и закрыл глаза, впитывая в себя саму суть его жизни. Такого наслаждения я не чувствовал никогда в жизни…
Но тут мне на плечо опустилась тяжелая рука.
— Не смей! — раздался голос Грега.
— Не мешай! — огрызнулся я неожиданно злобно.
Пальцы сжались.
— Нет. Прекрати!
Я попытался стряхнуть руку и воскликнул обиженно и яростно:
— Но разве ты сам не чувствуешь…
— Чувствую. Нельзя.
— Но Валенок!
125 
