44 
И в этот критический момент из толпы вышел очень большой человек, сбросил с себя цветастую рубаху и вознес свои далеко не худенькие руки к небу:
– Братья и сестры! – воскликнул он. – Я приму мучения вместо этого божьего агнца!
Собрание замерло в офигевшем недоумении, разглядывая чудо природы. Лешу бог не обидел мускулатурой, и сейчас было самое время ее продемонстрировать, так как любой, кто решился бы прервать выступление этого выскочки, имел все шансы испортить себе здоровье на всю оставшуюся жизнь.
– Дети мои, не будьте суетны! Не давайте дьяволу искушать вас местью над такими же, как вы! Смиритесь! Встаньте на колени и закройте глаза!
Что бы вы думали? На самом деле одна девушка просто покорно плюхнулась на четыре моста и, замотав головой, заплакала:
– Простите нас, батюшка!
Леха бросил пренебрежительный взгляд в сторону падшей жертвы и продолжил, поигрывая огромными бицепсами:
– Заклинаю вас, успокойтесь и разойдитесь по палаткам!
Цвет отмороженного молодежного сообщества в лице панков, скинхедов, наркоманов и токсикоманов смотрел стеклянными глазами на чудо природы из Сибири, продолжавшее во время речи интенсивно жестикулировать огромными руками.
Первым от выходки опомнился Евгений и закричал:
– Бейте его, это он нас всех мочил в дыму!
– Неправда! – тут же возразил басом Леха. – Тогда я был в противогазе, как ты мог меня узнать?
– Сволочь, это же он! – воскликнула девчонка, только что падавшая на колени. Она тыкала в Леху маленьким, накрашенным в синий цвет ноготком и призывала своих знакомых кобелей пойти порвать мучителя на куски.
Резинкин, несмотря на то что он больше боялся за собственное здоровье, чем за здоровье Лехи или Фрола, вышел в центр круга и высказал мысль, которая не могла никому понравиться:
– Пусть он забирает своих и уходит!
– Да кто ты такой, – выполз длинный, худощавый юноша к Витьку. – Э, пиплы! Его кто-нибудь знает? – вопросил он пьяным голосом, сжимая между пальцами сигаретку с марихуаной.
Среди защитников природы у Резинкина ни братьев, ни сестер, ни каких-либо иных родственников не обнаружилось.
– Примкните к верно выбравшему путь свой! – басил Леха.
Но тут, перекрывая его визгливым криком, Женя призвал всех к оружию. И наркоманско-алкогольная толпа сомкнула ряды и двинулась на Леху.
Делать было нечего – надо спасать не только свою собственную шкуру, но и шкурки своих товарищей. Алексей выставил ладонь вперед и попросил у людей только три секунды. Офигевшие, но не желающие расставаться со здоровьем и испытывать боль представители «Гринписа», ОБСЕ и свободные журналисты замерли.
Леха ударом кулака отправил в глубокий нокаут Евгения, пролетевшего после апперкота пару метров и врезавшегося в толпу, подбежал к привязанным к столбу жертвам репрессий, поднял ствол с козлов и начал им размахивать, разгоняя вокруг себя людей. Очень многие попали под удар. И после того, как раздался хруст костей и предсмертные крики, толпа аборигенов бросилась врассыпную, сметая непрогоревшие кострища и подпаливая пятки. Самые смелые оттаскивали раненых, орущих благим матом, несмотря на алкогольную анестезию, и грозились со второго захода выпотрошить Леху.
Повертев над головой дубьем с привязанными к нему пленниками, Простаков положил его обратно в козлы и, тяжело дыша, стал оглядываться. Никого, пустая поляна. Только Витек стоит на коленях и трясется.
– Ты чего? – подошел к нему Леха.
– Да вот, думаю, хорошо, что ты меня не задел.
Илья Муромец взглянул на часы Резинкина.
– До вечерней поверки осталось двадцать минут. Мы не успеем.
Фрол пожаловался:
– Слушай, мы целый день тут привязанные, у меня ноги отекли.
Отлепили пластырь и со рта Глашки. Она тут же завизжала, потом сделала несколько глотков, успокоилась и, наклонив голову набок, замерла.
– Ну вот, у нее, наверное, обморок, – сообщил Леха, похлопав девчонку по щеке; при этом голова ее, свесившаяся в сторону земли, несколько раз дернулась наверх и снова вниз. – Ни фига, ничего не чувствует.
– Давайте по-быстренькому выбираться отсюда!
Послышался топот и матерные крики.
– Это бегут к нам! – Леха подтолкнул Резинкина к дальнему, явно более легкому концу бревна. – Подсаживайся под козлы, поднимай бревно и бежим!
Леха сам взвалил на себя тяжелый конец, тот, ближе к которому были привязаны пленники, и парочка понеслась к лесу, благо с каждым мгновением становилось все темнее и темнее. Резинкин, пробежав метров пятьдесят, кряхтя и пыхтя, сообщил Лехе, что он больше не может. На что здоровый бугай посоветовал забыть «не могу» на ближайшие двадцать минут.
44 
