123 
— Пить…
Никола расшевелил огонь, выскочил зачерпнуть снега подальше, где не натоптано. Подвесил котелок, выбрал травки поздоровее.
— Насквозь промерз?
— Согрелся уже.
— Да я вижу, вижу. Холодной не дам, будем чай пить. Заболеть не хватало. Здесь Асклепиев ваших с Хиронами не водится.
— Где — здесь? — встрепенулся гость.
Никола помолчал, раздумывая, как подсластить новость. Но вспомнил, что правда, как травка, чем горше, тем здоровее.
— Да вот здесь. На Руси, понимаешь, матушке.
Безмятежное лицо показало Волку, что гость о Руси-матушке слыхом не слыхал. Видом уже повидал, однако.
— А в ваших кущах еллинских, значит, русского духа не чуяли?
— Чи-во? — наклонился фавн.
— Да так. Давай знакомиться. А зовут меня Николаем, по батюшке кличут Никифоровичем.
— Так ты наш? — обрадовался фавн, услышав знакомые имена.
— Да ну какой там. Это так, культурное наследие.
Фавн вздохнул.
— А я — Иларий. — И невзначай улыбнулся козьей своей, но нестерпимо обаятельной улыбкой.
— Веселый, значит, — улыбнулся в ответ Серый Волк. — Ну, сегодня ты уж всласть повеселился. Давай-ка я твои ноги посмотрю. Снег — он, конечно, чистый…
Иларий послушно выпростал ноги из-под одеяла, озабоченно оглядел их. Покачал головой.
— Это тебе не по склонам пелеонским скакать. Аки козленти. Ничего, до свадьбы заживет. Вот найдем тебе подходящую козочку…
Фавн весь передернулся, возмущенно запыхтел.
— Да ладно, ладно. Пошутил я. Ну уж я не знаю, как ты мавкам глянешься. Таких как ты тут видом не видали, слыхом не слыхали. Как тебя угораздило? — приговаривал Никола, ловко обкладывая израненные лодыжки распаренной травой и обматывая сверху бинтом медицинским стерильным.
— Да вот… — снова передернулся Иларий. — Я от Власа бежал…
— От Власа, говоришь? Эх, все родные звуки. Колыбель цивилизации… И дальше? Чего от него, неповоротливого, тупого, бегать?
— Тупой-то он тупой, да поворотлив не в меру. И туда поворотлив, и сюда. Ну, в общем, противный.
— Ну, в общем, Греция. Платон, «Пир». Ну и дальше?
— Ну и я бегу — а там пещерка. Кусты сзади далеко трещат. Я в пещерку и юркни. Думаю, козел этот…
— Как? Ну да, козел и есть.
— …ни за что не догадается. Он же тупой.
Фавн перевел дух, поморщился.
— А ты молодец, терпеливый, — похвалил Никола, доматывая бинт. — Ну вот уже и все. Так что у вас там дальше с Власом было?
— Ничего не было. Он полез в грот, и тут я взмолился: боги великие, Пан-отец, не дайте пропасть, уберите меня отсюда! Как вдруг загремело, затряслось, загрохотало, заворочалось, загромыхало, содрогнулось…
Глаза фавна стали закатываться.
— Тиш, тиш, — похлопал его по косматому колену Никола. — Какой ты впечатлительный. Ну, понятное дело, землетрясение. Завалило тебя, что ли?
Иларий торопливо закивал.
— Засыпало. Потом не помню. Потом глаза открыл — свет белый, глаза режет, холодно, как в жизни не было, все белое, стою по колено в белом, коркой покрытом…
— Мать моя… козочка! — поддержал Никола.
Иларий оскорбленно фыркнул.
— Да ладно, ладно, — примирительно сказал Никола. — Убрали тебя оттуда, нечего сказать. Бандероль без адреса. Хранить вечно. Знаешь, сколько лет прошло?
— Сколько?
— Да не одна тысяча.
— Не может быть.
— И Пан умер.
— Не может быть.
— Точно, точно. Была верная весточка. Умер, мол, Великий Пан. Тыщи две тому назад. Кто ж тебя теперь домой вернет?
Иларий смотрел потерянными глазами, желтоватое радостное безумие в них выворачивалось отчаянной изнанкой. Губы дрожали. Пальцы вцепились в мех на коленях.
— Ладно. И здесь люди живут. И всякие прочие. Раз уж так вышло, давай справим поминки по Великому Пану.
Никола придвинул в угол крепкий стол, поставил бутыль самогону на травах, стаканы граненые, две банки армейской тушенки, литровую банку маринованных огурчиков, вышел в сени, навалил в миску капустки. Снова подвесил котелок, теперь из воды горбились коричневые клубни.
— Щас мы ее, родимую, в мундирчиках… А пока давай… не чокаясь.
В растерянности от неожиданных и ошеломительных новостей Иларий подзабыл недавний опыт, а прозрачный вид напитка не вызвал в нем опасений. Он, взяв пример с хозяина, лихо опрокинул стакан.
123 
