— Как мимолетное виденье, — сказал поэт.
— Как вы сюда вошли? — осведомился надсмотрщик.
— Ну, через дверь… — Поэт попятился. Суарец продолжал стоять неподвижно. Поэт указал на Суареца: — Кстати, ваш коллега не возражал… Здесь же магазин?
— Ну и что? — осведомился надсмотрщик.
— Ну, я думал, сюда любой может войти…
— Не любой, — сказал надсмотрщик. — У нас бутик.
— В каком смысле? — не понял поэт.
— Бутик — это магазин.
— И что вы здесь продаете?
— Вам — ничего. И не покупаем. Уйдите. Вы пачкаете пол.
— Послушайте хотя бы стихи, — взмолился поэт. — Всего полтинник!
— Нет, — сказал надсмотрщик.
Поэт пожал плечами и неспешно удалился. Дверь еще долго покачивалась. Надсмотрщик смотрел, стоя в витрине, как тот удаляется по улице, бормоча и приставая к прохожим с мятой книжкой. Казалось, надсмотрщик возмущен до глубины души. Это возмущение ощущалось в том, как он держал поднятыми плечи. Затем он вернулся на свое место, снова сел за стол и раскрыл глянцевый журнал.
Стихотворение поразило роботов. До этого времени они не сталкивались с образцами местной поэзии. Они совершенно не понимали, почему их надсмотрщик не приобрел книгу.
— Скряга! — возмущалась Иньига. — Всего полтинник! Уверена, эти его глянцевые картинки стоят куда дороже.
Суарец заметил свысока:
— Довольно странный способ проводить время — складывать слова определенным образом.
— Не все ли равно, как складывать слова! — подхватила Ласьенга.
— Это может быть так же увлекательно, как вычислять, — сказал Лопес.
Монкада прошептал:
— Во всем этом нет никакого смысла…
— В нашей жизни вообще сейчас нет никакого смысла, — согласилась Ласьенга.
— Отставить разговоры! — возмутился Суарец. — Есть смысл или нет — это решать Господину. Мы обязаны помнить о том, что Господин может появиться в любой момент. А до этого времени — ждать. Ждать, тщательно соблюдая все правила конспирации. Мы обязаны встретить его, будучи в исправном состоянии. Это — наша первейшая задача.
Однажды надсмотрщику позвонили по телефону. Он сказал несколько отрывистых фраз и на минуту вышел из магазина, чтобы встретиться там с другим человеком. Тот человек был в комбинезоне. Он внес несколько ящиков, сказал небрежно: «Здесь, что ли?..» — бросил ящики и ушел, оставив дверь сильно раскачиваться.
— У них работают люди! — сказал Суарец.
— Мы это знали и раньше, — заметила Иньига.
— Тебе лишь бы возразить! — Суарец добавил в интонации негодования.
— Но мы действительно знали это раньше, — вступился Лопес.
— Этот человек был одет как робот, — сказал Суарец. — Я видел. Я запечатлел для Господина.
— Он не воспринимался как некто недовольный своей участью, — сказала Ласьенга. — Я его сканировала.
— Мало ли кто воспринимается как довольный, — возразила Иньига. — Можно имитировать любое чувство.
— Люди не умеют имитировать чувства, — сказал Монкада. — Люди воспринимаются по электромагнитному импульсу, а электромагнитный импульс не в состоянии лгать.
Монкада, разумеется, не знал, что в данном вопросе был абсолютно созвучен кришнаиту Мише.
В ящиках находилась новая коллекция одежды. Черные платья, узкие, с немыслимыми разрезами, и черные костюмы. Весь день надсмотрщик возился со своими манекенами. Сегодня разница между ним и роботами была очевидной, и прохожие могли наблюдать за возней в витрине без всякого содрогания.
— Признайся, тебе нравится, когда он тебя щупает, — шептала Иньига.
Ласьенга задумалась.
— Я анализирую свои ощущения, — сказала она. — В любом случае, перемены всегда идут на пользу.
— Разве что он и тебе оторвет руки. Женщине руки ни к чему. Не говоря уж о голове, — ехидничала Иньига.
— Погоди, пока он примется за тебя, — рассердилась наконец Ласьенга.
Белье с нее сняли, и открылось глянцевое тело. Оно посверкивало серебром. Надсмотрщик протер его тряпкой, затем бросил тряпку на пол и взялся за платья. Для Ласьенги он выбрал короткое, с разрезами почти до пояса. Переставил по-другому ее ноги. Теперь она не выставляла кости таза. Она была развернута фронтально, с широко раздвинутыми коленями, чуть согнутыми, точно для прыжка. Руки остались на месте.
Иньиге досталось больше: ее длинная одежда была испещрена разрезами, и надсмотрщик провозился, располагая разрезы так, чтобы видна была грудь манекена, ямка на шее, пупок и бедро.