Особенно,... 
194 
– Я имел в виду – вменяемой, а не мечущейся в горячке.
Разбойник досадливо скривился. Упустили, выходит, свое счастье!
– Так, может…
– Некогда уже. – Райлез посторонился, и Рыска увидела черную дыру, непохожую на простой проход в кустах. Пахнуло сыростью, будто из старого замшелого колодца с каменным срубом. – Веди ее внутрь.
Разбойник послушно дернул за веревку, заставляя девушку подняться.
– А потом? – с надеждой спросил он.
Райлез подошел к Рыске, сграбастал за волосы и заставил поглядеть на себя. Девушка оцепенела, будто провалившись в прошлое, – глаза у путника, хоть и зрячие, были точь-в-точь как у Бывшего: расширенные, остеклененные безумием. Рыске даже померещился запах человеческих и крысиных нечистот, насквозь пропитавших Старый Дом.
– Надо же, – голос путника, твердый и властный, разрушил наваждение, – такая мелкая грязная дрянь, а столько хлопот. Заставила нас побегать…
– Я? – вяло удивилась девушка.
– А кто мою «свечу» украл?
– Альк не ваш…
Пощечина пришлась как раз на синяк. Рыска пискнула, зажмурилась.
– Потом делай что хочешь. – Райлез содрал с девушки вторую ленту и отвернулся. – Иди. Я оставлю последние метки.
* * *
– А чтоб тебя!..
– Зар-р-раза!
– Так, говоришь, когти мои тебе не нравятся? – проникновенно поинтересовался Альк в ухо подмятому под себя Жару.
– Слазь с меня, ты, животное! – задергался тот.
– Временами, – педантично уточнил саврянин, вставая. Вызывающе глянул на путника.
– А если опять превратишься? – спокойно поинтересовался тот.
Альк промолчал и начал одеваться. Хорошо еще, что все произошло во время короткого привала у ручья, иначе кто-нибудь точно шею бы сломал, сверзившись с коровы на всем скаку.
Жар, напоказ постанывая, ощупал плечо и загривок.
– Вовремя тебя… Я уж решил, что мне самому придется с разбойниками разбираться.
– Точнее, им с тобой, – буркнул саврянин. С одной стороны, он тоже испытал громадное облегчение, что против Райлеза у него будут не только зубы. С другой – значит, у Рыски дела куда хуже. Впрочем, и так было ясно, что договариваться с ней добром бывший путник не станет. Девушка слишком честная, чтобы отдать Алька без боя, и слишком слабая, чтобы этот бой выдержать.
Наохавшись и видя, что никто не обращает на него внимания (а предъявить для устыжения страшную рану или хотя бы синяк не удастся – нету!), Жар сел на прежнее место и вытащил из сумки завернутую в тряпку ковригу. Нетерпеливо, без ножа, отодрал большую краюху. Кисловато запахло свежим, тепленьким еще хлебом, купленным за пару монет у ехавшего на рынок пекаря; содержимое стоящих на телеге корзин вор учуял еще за полвешки.
– Альк, будешь?
– Не будет. – Крысолов ловко выхватил у вора хлеб, хотя путника никто не угощал. – У него от волнения всегда аппетит отшибает.
– Я не волнуюсь, – раздраженно соврал саврянин.
– Значит, будешь? – уточнил вор.
– Не буду. Не желаю с этим за одним столом есть.
– Так ведь нету никакого стола, – удивился Жар: в Ринтаре такого обычая не было.
– Ну за одной ковригой.
– Давай мы тебе с другого края отломим, если брезгуешь. А середину я могу съесть, – предложил вор.
Альк и сам понимал, что упрямиться глупо. Но он был чуть ли не единственным учеником в Пристани, которому без малейших усилий давались обрядовые посты перед промежуточными – и конечным – испытаниями. Желудок словно перемыкало, и ничего хорошего из принуждения не выходило.
– На, держи! – Жар все-таки всунул саврянину вторую краюху. Альк взял, чтоб только они с наставником отцепились, и, склонившись над ручьем, жадно напился из горсти – в горле почему-то сильно пересохло. Потом выплеснул старую воду из баклаги и стал наполнять ее заново.
– Помнишь притчу про двух мышек, упавших в кувшин со сливками? – иронично обратился Крысолов к Жару. – Одна сразу сдалась и утонула. А вторая упрямо барахталась, пока не взбила сливки в масло. Так вот, нашего Алька можно смело запускать в целую бочку!
– Конечно, – скривился белокосый. – Только почему-то никто не задумывается о дальнейшей судьбе этой мышки. Ведь масла вышло гораздо меньше, чем сливок, и взобраться по скользким стенкам она не смогла. А что сделает хозяин кувшина, поутру обнаружив в нем мышь? Либо сапогом раздавит, либо кошке бросит. Так что мораль у этой притчи: сколько ни барахтайся, а масло сожрет другой.
Альк угрюмо помолчал, а потом внезапно ухмыльнулся:
194 
