Особенно,... 
36 
Но Фесся на такое утешение взвилась пуще прежнего:
– Вот и женился бы на кошке! Месяц помяукал, а потом можно до следующей весны не показываться – пусть сама как хочет крутится, котят растит!
– Тьфу, дура! – Батрак вскинул на плечо суму. Самому собирать пришлось, вредная жена даже пальцем в помощь шевельнуть отказалась. – Ладно, бывай. Поедет кто-нибудь из наших в Макополь – обменяемся весточками.
Цыка вышел, по поверью не закрыв за собой дверь. Пересек двор, на ходу попрощался с дедком и вдовой, потрепал по макушке одну из ее девчушек. Прощальный взгляд Фесси жег спину, и батрак чуть ли не бегом пустился по ведущей с холма дороге.
Через полвешки Цыка остановился перевести дух, оглянулся. Жена, простоволосая, в свободном белом платье, стояла за хуторскими воротами, одной рукой придерживая живот, а другой то и дело утирая глаза.
«Вот глупая баба, накрутила и себя, и меня, – со смесью злости и жалости подумал батрак. – Я же для нее стараюсь! Это сейчас ей ничего не надо, а через месяц начнется: «Ой, Цыка, а давай еще одну коровку заведем? А почему сосед своим плугом пашет, а мы до сих пор одалживаемся?» Надо зарабатывать, покуда молодой и силы есть!»
Махнул ей: мол, иди назад, не стой пугалом.
Фесся стояла. Ветер трепал подол, бросал волосы то назад, то на лицо. Женщина их не поправляла.
Цыка сплюнул, развернулся и быстро пошел к веске.
На душе было гадко, будто подлость какую-то сделал.
* * *
Спустя четверть лучины в подземелье торопливо спустился начальник тюрьмы, спотыкаясь на щербатых ступеньках и нещадно бранясь. Жара и Рыску выпустили – но не восвояси, а в коридор, под надзор стражников. Начальник лично осмотрел камеру, брезгливо поворошил ногой Алькову одежду, как сброшенную змеей шкуру, понял, что дело темное, и, не мешкая, послал к господину наместнику гонца с запиской.
Румз появился через считаные щепки – оказывается, он как раз шел по тюремному двору, желая полюбоваться на унижение своего обидчика и вконец отравить ему последние часы. Синяк на лбу наместника, охлажденный и припудренный, вполовину потерял в цвете и размере, но все равно приковывал взгляды, особенно знающие. Румз их заметил и рассвирепел еще пуще.
– Что значит – исчез? – визгливо напустился он на вытянувшихся в струнку стражников. – В муху, что ли, превратился и в окошко выпорхнул?
Господин наместник даже не догадывался, насколько он был близок к истине.
– Лентяи, идиоты! Проспали побег! Будете вместо него висеть!
Жар попытался воспользоваться случаем и выскользнуть во двор за спинами оцепеневшей от страха охраны, но Рыска не поняла его знаков, а когда вор по-простому потянул девушку за руку, уперлась и покачнулась, привлекая внимание наместника.
– А это кто такие?!
– Сообщники, господин Румз, – хрипло вякнул начальник стражи. – Пришли заключенного проведать, ну мы их и задержали на всякий случай.
Наместник пригляделся внимательнее:
– Помню-помню. – Голос у него снова стал вкрадчив и тих. Ага, дружок белокосого и его девка. Женщин Румз вообще терпеть не мог, а Жар был не в его вкусе, так что друзьям предстояло огрести по полной. – Что ж… Проводите этих голубчиков в дознавательную, я сам ими займусь.
Стражники выдохнули (хвала Хольге, господин наместник нашел других коров отпущения!) и с удвоенным рвением заломили пленникам руки.
* * *
«Дознавательная» оказалась самой обычной пыточной дальше по коридору. Она вообще-то была занята, но гнев наместника вымел оттуда и одноглазого палача, и его тощего прыщавого помощника, и чье-то жуткое окровавленное тело, которое выволокли за ноги да так и зашвырнули в одну из камер. На полу осталась извилистая полоса – быстро высохшая, но неисчезнувшая.
Одна половина пыточной выглядела как обычная комната – стол, несколько стульев, полки с бумагами. В другой стояла иная «мебель»: дыба, «качель» из широкой доски с кандалами для рук-ног и что-то вроде сундука, изнутри утыканного гвоздями – то ли ржавыми, то ли в засохшей крови. С потолка свисали веревки и цепи, над дырой в полу поднимался желтоватый пар. Перед разожженным камином в рядок лежали острые железяки, напоминавшие лекарские, но любой больной при их виде предпочел бы помереть. В зарешеченном ящике скреблись, попискивали крысы, меж прутьев иногда высовывались кончики хвостов.
Пока, впрочем, «гостям» показали на стулья. Наместник сел за стол напротив.
– Что ж, милые мои, говорите, – велел он, придирчиво поправляя кружевные манжеты.
36 
