Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
95 
– От твоей, между прочим, стрелы! Ты что, всегда палишь в людей, которые случайно мелькнут в кустарнике? – поинтересовался он у Гамова.
– Вы следили за нами? Зачем? – отвечал тот.
Фельдшер Уточкин облизал губы.
– А если не скажу? Что, будете меня пытать? – спросил он насмешливо.
Сашка с Гамовым переглянулись. И правда, как заставить Уточкина говорить?
Решение подсказал случай. Носившийся между елок Гавр, которого Рина то и дело отгоняла, бросая в него снегом, придумал новую игру. Он не нашел ничего забавнее, чем с разбегу наскочить сзади на фельдшера Уточкина и, сбив с ног, начать обнюхивать голову и шею.
Появление еще одной гиелы привело Уточкина в ужас. Вжатый лицом в снег, он дико завопил.
– Скажу, скажу!.. Уберите его!
Рина хотела стащить Гавра с фельдшера, но Гамов удержал ее.
– Погоди!.. Вначале ответьте: за кем вы следили? За мной или за ними?
– Меня послали искать девушку, которая сбила с седла берсерка!.. Он видел у нее… А-а! Уберите его!
– Искать Яру, что ли? – неосторожно выпалила Рина и, спохватившись, зажала себе рот рукой.
К счастью, Уточкин не расслышал. Он ворочался на земле и, вжимая в снег щеку, испуганно верещал:
– Это мерзкое животное меня лижет! У меня рана на лице! Может попасть слюна!
– Где там рана? Пара царапин! Хотя да, если попадет… – протянул Гамов, предвкушая подобный исход.
Все же Рина поймала Гавра за ухо и, стыдя, стянула с Уточкина. Фельдшер сидел в снегу и тупо смотрел на девушку, которая за ухо оттаскивает виновато рычащую гиелу.
– Зачем она вам? – спросил Сашка.
– Кто?
– Та, которая протаранила берсерка?
Глазки у Уточкина заметались. Губы попытались улыбнуться.
– Мне холодно! Надо согреться!
Рука фельдшера скользнула в карман желтоватой дубленки. Не исключая, что там окажется заряженный шнеппер, Гамов вскинул арбалет. Однако Уточкин предпочитал менее кровожадное оружие. Он извлек плоскую бутылочку и присосался.
– Так зачем вам девушка? – повторил Гамов, когда тот оторвал бутылочку от губ.
Уточкин вытер горлышко рукавом и предложил Гамову. Тот мотнул головой.
– И правильно! К чему тебе эта отрава? Я сам вот допью и брошу, – одобрил Уточкин. – Видишь ли… не каждый день у нас убивают опытных берсерков. Начальству… кгхм… интересно, как такое могло произойти. Вдруг у шныров появился профессиональный боец? А тут какая-то девчонка…
– А что он у нее видел? – перебила Рина.
– У кого?
– Вы начали говорить: «Он видел у нее…»?
– Не помню… Возможно, арбалет! Или закладку, – торопливо пробормотал Уточкин.
Он вновь попытался присосаться к утешающему горлышку, но так и не сделал этого.
Бутылочка выскользнула из разжавшихся пальцев. Опустив голову, фельдшер взглянул вниз. По его мягкому, вызывающему доверие лицу разлилось недоумение. Он сунул руку под дубленку и испуганно стал ощупывать живот. Покачнулся, схватился за Гамова и с перекошенным ртом осел в сугроб.
– Это конец! – прохрипел он. – Будьте вы прокляты! Чтобы вы сгнили живыми… чтобы…
– Может, хватит дурака валять? – раздраженно спросил Сашка.
Уточкин не слушал. Осыпал их проклятиями и раскачивался на четвереньках, бодая лбом снег и издавая звуки, какие бывают при рвоте. Сашка недоверчиво разглядывал его, пока не увидел на снегу кровь. Подхватив Уточкина под мышки, он попытался помочь ему сесть. Уточкин вырвался и вновь перевернулся на живот, согнув колени.
– Он прикончил меня из-за вас, – выкашлял фельдшер.
– Кто?
– Мой опекун… Побоялся, что проболтаюсь. Я не рассказал бы, но теперь… Будь он проклят! Будьте вы все прокляты!
Уточкин резко наклонился вперед.
– Вас надо в больницу!
Дряблое лицо Уточкина исказила ненавидящая ухмылка – внезапная и особенно страшная, потому что все зубы были в крови.
– Думаешь, я не знаю, какой диагноз мне там поставят? Внутреннее кровотечение! Спишут все на язву, жалкие бездари… Вскрытие тоже покажет язву! Что они понимают в эльбах? Да вы и не довезете меня… Через четверть часа я буду мертв.
– Мне очень жаль, – сказал Гамов.
Уточкин вытирал рот снегом. Кровь шла не переставая.
– Что толку мне в твоей жалости, щенок? Сдохни вместо меня – и тогда я поверю, что тебе жаль! – взвизгнул он.
95 
