Последние отзывы

  185  

Он проговорил это, делая ударение на каждом слоге.

Но вот сквозь облака прорвалось бледное, жидкое солнце. Дождь еще лил, но гроза утихла, проблистали последние молнии. День клонился к закату, и, чтобы поспеть домой засветло, мне не следовало более задерживаться, а потому я встала, поблагодарила святого отца за его гостеприимство и рассказ и получила в ответ «рах vobiscum», ^[285]произнесенное, к моей радости, с истинным благоволением; зато последовавшая затем загадочная фраза куда менее мне понравилась.

— Дочь моя, вы будете тем, чем вам должно быть.

Это прорицание заставило меня пожать плечами, как только я очутилась за дверью. Немногие знают, наверное, что с ними станется, но, судя по уже случившемуся со мной, я предполагала жить далее и умереть трезвой протестанткой; пустота внутри меня пугала, а шумиха вокруг «святой церкви» мало привлекала. Я шла домой, погруженная в глубокие раздумья. Каким бы ни было само католичество, есть добрые католики. Эмануэль, кажется, один из лучших среди них; затуманенный предрассудками и зараженный иезуитством, он способен, однако, к глубокой вере, самоотречению и подвигам благотворительности. Остается только понять, как обращается Рим с этими качествами: сберегает ли во имя их самих и во имя Господне либо обращается с ними как ростовщик, используя для наживы.

Домой я добралась на закате. Я не на шутку проголодалась, но Готон оставила для меня порцию ужина. Она заманила меня поесть в маленькую комнатушку, куда скоро явилась и сама мадам Бек со стаканом вина.

— Ну как? — приступила она к расспросам. — Как встретила вас мадам Уолревенс? Чудная она, правда?

Я рассказала ей о том, как та меня встретила, и дословно передала ее любезное поручение.

— Oh la singulière petite bossue! — расхохоталась она. — Et figurez-vous quelle me déteste, parce quelle me croit amoureuse de mon cousin Paul; ce petit dévot qui n’ose pas bouger, à moins que son confesseur ne lui donne la permission! Au reste, ^[286] — продолжала она, — если бы он уж так хотел жениться, хоть на мне, хоть на ком-то еще, он бы все равно не смог. У него уже и так на руках огромная обуза — матушка Уолревенс, отец Силас, почтенная Агнес и еще без числа всяких оборванцев. Виданное ли дело — вечно взваливать на себя непосильный груз, придумывать какие-то нелепые обязанности! Нет, другого такого еще поискать! А к тому же он носится с романтической идеей по поводу того, что бледная Жюстин Мари, personnage assez niaise à ce que je pense, ^[287] — так непочтительно высказалась мадам, — которая якобы все эти годы пребывает средь ангелов небесных и к которой он намеревается отправиться, освободясь от грешной плоти, pure comme un lis à ce qu’il dit. ^[288]Ox, вы бы умерли со смеху, узнай хоть десятую долю всех его выходок! Но я мешаю вам подкрепляться, моя милочка, кушайте на здоровье, пейте вино, oubliez les anges, les bossues, et surtout, les professeurs — et bon soir! ^[289]

Глава XXXV

Братство

«Oubliez les professeurs». Так сказала мадам Бек. Женщине мудрой лучше бы не произносить этих слов. Напрасно дала она мне такой совет. Добро бы ей оставить меня в покое, и я предавалась бы своим мыслям, мирным и безразличным и не связанным с тем лицом, какое она предписывала мне забыть.

Забыть его? Ах! Хитрый же сочинили они способ, как заставить меня забыть его, — умные головы! Они открыли мне, до чего он добр; они сделали моего милого чудака в глазах моих безупречным героем. И еще распространялись о его любви! А я до того дня и не знала, умеет ли он вообще любить!

Я знала, что он ревнив, подозрителен; я наблюдала в нем проявления нежности, порывы чувств, мягкость, находившую на него теплой волной, и состраданье, проступавшее в душе его ранней росой и иссушаемое гневливым жаром, — вот и все, что мне было известно. А эти двое, преподобный отец Силас и мадам Бек (я не сомневалась, что они сговорились), приоткрыли мне святыню его сердца, показали детище его юности, великую любовь, столь крепкую и безграничную, что она насмеялась над самой Смертью, презрела разрушение плоти и вместе с бестелесным духом победно и верно бдит над гробом вот уже двадцать лет.

И то было не праздное, пустое потакание чувствам — он доказал свою преданность, посвятив лучшие порывы души самоотреченному служению и жертвуя собою безмерно; он лелеял тех, кем некогда она дорожила, он забыл о мести и взвалил на себя крест.

---

285

Мир вам ( лат.).

286

Вот смешная горбунья! И вообразите — она ненавидит меня, потому что думает, будто я влюблена в своего кузена Поля, в этого святошу, который шелохнуться не смеет без разрешения духовника! Впрочем… ( фр.).

287

Дура она, каких мало ( фр.).

288

Чистый, как лилия, как он говорит ( фр.).

289

Забудьте об ангелах, горбуньях и особенно о профессорах — и спокойной ночи! ( фр.).

  185