145 
– Но почему ты не написала об этом в своей записке?
– Чтобы ты изводился еще больше?
– Не думаю, чтобы можно было терзаться еще больше, – вздохнул он, прикасаясь губами к еще влажным, но уже вновь обретшим свой чудесный золотистый венецианский оттенок волосам.
Затем для будущей матери потекли спокойные дни в доме Деборы и Самуила, в доме, ни названия которого, ни местоположения сама она так и не узнала. Это был прямоугольный дом с террасой, на которую Лиза не могла попасть, и садом, окруженным высокой стеной, так что нельзя было разглядеть ничего за его пределами, но мягкая прохлада, ощущавшаяся в воздухе, говорила о том, что все это расположено где-то среди холмов. Столетняя смоковница раскинула над садом свои крепкие ветви с плотной листвой, и Лиза проводила дни своего плена в тени этого дерева. Дебора старательно за ней ухаживала. На Лизино счастье, она оказалась повивальной бабкой, хотя вообще для любой еврейки всякая беременная женщина становится едва ли не священной.
Наконец, совсем недавно, настал день, когда пленнице объявили о том, что ее муж вернулся в Иерусалим и, вероятнее всего, выполнил свою миссию. И, как и на пути туда, Лизу усыпили, да еще к тому же завязали ей глаза. Так она покинула этот в общем гостеприимный дом, где ей пришлось провести несколько месяцев, которые показались ей вечностью! Для того чтобы на нее поменьше обращали внимание, ей загримировали лицо и одели ее в платье, какие носят женщины из еврейских поселков. Впрочем, теперь ей уже понадобилась просторная одежда, а от хорошенького белого муслинового платьица в желтых цветочках осталось одно воспоминание. И Лиза вновь оказалась в том самом старинном здании в квартале Меа-Шарим, из которого ее когда-то увезли.
Ночью незнакомый мужчина – она-то никогда раньше не видела Абнера Гольберга – провел ее через улочки и развалины Старого города к тому мрачному месту, где его ждала смерть. Здесь мгновенно разыгралась трагедия, которой руководила молодая белокурая женщина, на вид такая явная англичанка, что Лиза уже подумала, не познакомиться ли с ней. Но ту явно забавляло ее причудливое одеяние, а объясняться было некогда: сильный удар по голове мгновенно отослал Лизу в царство кошмаров, и бедняжка пришла в себя только в машине, мчавшейся на бешеной скорости в полной темноте, и на этот раз – под охраной вооруженных до зубов арабов с суровыми лицами. Когда машина остановилась, все пошло по прежнему сценарию: белый дом в незнакомом месте, правда, без сада, но с внутренним двориком, где вокруг старого оливкового дерева росли цветы, немолодая женщина...
– На этот раз женщина, ее звали Галима, не была акушеркой, но для того, чтобы определить мое состояние, специальных знаний уже и не понадобилось. И тогда она стала осыпать руганью мужчин, которые меня привезли. Я не понимала ни слова, но по ее жестам легко было догадаться: она была в ярости, неистово возмущалась тем, что ей приволокли женщину, у которой пузо на нос лезет. Когда мужчины ушли, она попыталась успокоить меня и стала на ломаном английском объяснять мне, что я должна оставаться у нее до тех пор, пока некая неизвестная особа не покинет страну, но что со мной будут хорошо обращаться. И правда, все то время, те несколько часов, пока я у нее оставалась, Галима так же заботилась обо мне, как раньше Дебора, и не скрою, что это навело меня на некоторые размышления. Хоть я и была сыта по горло этими бесконечными приключениями, но они помогли мне понять, что, когда речь идет о ребенке, которому предстоит родиться на свет, женщины могут оказаться друг с другом заодно. А очень скоро Галима представила мне явное доказательство этого...
– Это она дала тебе осла и переодела тебя?
– Ну конечно. Хотя я пробыла у нее совсем недолго. Уже с утра начались беспорядки, и мужчины покинули дом. Тогда она пришла ко мне и сказала, что мое присутствие там становится опасным и что лучше мне уехать: ей не хотелось бы, чтобы меня нашли в ее доме. Я должна была бежать, и она объяснила мне, как добраться до Иерусалима. Сам понимаешь, я только об этом и мечтала, но все-таки надо было пройти около сорока километров, и это ее тревожило. «В твоем состоянии ты не доберешься!» – твердила она. И тогда она вырядила меня так, как ты видел, и дала мне осла, принадлежащего, между прочим, ее сестре, которая замужем за медником из арабского квартала. Вот туда его и надо отвести. А потом, это было вчера утром, я села верхом на осла, и она пожелала мне доброго пути... во имя Аллаха!
145 
