Особенно,... 
70 
— С нами она говорит только по-французски... А у меня, сказать по чести, никогда не было способности к языкам...
В эту минуту дверь королевских покоев распахнулась, и из нее вышла мадам де Гершевиль, поспешившая тут же закрыть за собой дверь. Она направилась к табурету, опустилась на него и принялась обмахиваться носовым платком. Де Шатовье подошел к ней.
— Чем сумел господин д'Эпернон так прогневать королеву?
— Она прогневалась не на д'Эпернона, а на те новости, с которыми он явился. Королева Маргарита вчера вечером пригласила к себе герцога вместе с мадемуазель дю Тийе и мадам де Верней. Всем троим, загородив их занавесом, она дала возможность выслушать обвинения некой д'Эскоман, которую до сих пор держали под замком. Эта женщина обвиняла всех троих в том, что они вместе с испанцами готовили покушение на жизнь короля и направляли руку преступного убийцы.
— Боже мой! — воскликнул де Шатовье. — Но это же ужасно! И что же дальше?
— Эта женщина была вновь арестована и отправлена в Консьержери. Арестовал ее президент Жонен, он тоже слушал ее обвинения, но стоя за другим занавесом, и поспешил наложить на нее руку, чтобы вырвать из когтей д'Эпернона, который собирался ее просто-напросто задушить. Жонен спросил у арестованной, есть ли у нее доказательства, и она ответила, что есть. А когда он захотел узнать, что толкает ее на разоблачения, которые чреваты для нее только страданиями и муками, она ответила, что хочет успокоить свою совесть.
— Теперь гнев Ее Величества понятен. Полагаю, д'Эпернон проведет эту ночь в Бастилии? — предположил старый аристократ с ноткой надежды в голосе.
— И не надейтесь! Гнев королевы направлен на разоблачительницу, потому что герцог сообщил ей, что та бросила тень подозрения и на Ее Величество тоже.
— В таком случае ее гнев еще более понятен, — вздохнул барон Губерт. — В народе давно уже шепчутся, что убийство, последовавшее сразу за коронацией, явно связано с ее именем.
Статс-дама, не заметившая присутствия барона, удивленно обернулась к нему:
— И вы здесь, барон? Вы, наверное, сопровождаете свою невестку Лоренцу?
— Нет. Она все еще плохо себя чувствует, и я посоветовал ей...
— Остаться дома? Как вы меня порадовали! Постарайтесь, чтобы она пробыла дома как можно дольше. Женщина-разоблачительница знала и мадам Лоренцу, они встречались в то время, когда обе жили в доме госпожи де Верней, так что вашу невестку могут вызвать как свидетельницу. Суда теперь не миновать. И вы можете себе представить, какое впечатление это разбирательство произведет на народ!
— Меня удивляет, что будет суд. Куда дальновиднее было бы заставить ее замолчать, когда она еще сидела в тюрьме. Средств для этого, думаю, было немало.
— Но с той минуты, когда обвинение выслушал представитель магистрата, это стало невозможно.
— Согласитесь, что присутствие на этом разоблачении представителя магистрата тоже удивительно! — подчеркнул барон де Курси. — Разве королева Марго не могла ограничиться приглашением только троих гостей? То, что она, не колеблясь, пригласила Жонена, означает, что она испытывает определенное доверие к словам этой женщины... А женщина эта, нужно признать, обладает немалым мужеством.
— Совершенно с вами согласна. Возвращайтесь скорее домой, барон! Похоже, буря успокоилась. Я думаю, что Галигаи окоротила бушующие волны.В самом деле, истошные вопли стихли, и мадам де Гершевиль поднялась с табурета, собираясь вернуться в покои королевы. Барон удержал ее.
— Прошу вас, уделите мне еще одну минуту! Я, знаете ли, хотел бы подать жалобу!
— Жалобу?
— Да. И еще я хотел бы узнать, как поступили с моим сыном.
— Вы же получили ответ: он находится в тюрьме в Брюсселе.
— Ответ-то я получил! Но в Брюссельской тюрьме его больше нет. Туда явился французский офицер в сопровождении небольшого отряда и с письмом, собственноручно написанным регентшей. От имени Ее Величества он потребовал выдать ему узников, поскольку королева сама желает их наказать.
— Наказать? Но они ничего не сделали, кроме как исполняли полученный приказ!
— Данный покойным королем. Но это еще не все: отрядом якобы командовал господин де Витри.
— Но господин де Витри не отлучался отсюда ни на шаг.
— Я знаю. Он сам мне об этом сказал. А теперь, маркиза, делайте выводы.
70 
