Глава 2
Когда маркиз вышел, Марианна с глубоким вздохом склонилась над неоконченным рисунком, но то ли ее карандаш утратил свою искусность, то ли рука — силу; так или иначе, вместо аккуратных плавных линий и мягких теней на бумагу ложились дрожащие рваные штрихи и уродливые пятна. Наконец маркиза убрала рисунок в папку, закрыла шкатулку слоновой кости, в которой держала рисовальные принадлежности, и повернулась к стоящей поблизости арфе. Ее тонкие, умелые пальцы извлекли из дрожащих струн несколько печальных, хоть и сладостных звуков, а затем в лад музыке зазвучал и дивный, как флейта, голос:
- По берегу шумливых волн
- Брожу я одиноко,
- Их ропот, дум печальных полн,
- Несется издалека.
- О! Их глубокий ровный шум
- В моем сердечном мире
- Вздымает волны скорбных дум,
- Как пальцы в чуткой лире.
- Эхо среди скал прибрежных
- Медленно замирает,
- Вздохи жалоб безнадежных,
- Вея, ветр повторяет.
- На просторы мирозданья
- Выплывает хор светил.
- Блеск их вечного сиянья
- Неизменен, как и был.
- Но едва над миром встанет
- Обновленная луна,
- Спать я буду в океане,
- Под песком погребена.
- Мое горестное имя
- Более не прозвучит,
- Словно растворится в дыме
- Угасающей свечи.
Ей оставалось пропеть еще два куплета, когда в дверь постучали.
— Войдите, — сказала маркиза, и вошла Мина с очаровательным младенцем на руках. — Мой ангел! — воскликнула Марианна деланно-бодрым тоном, вставая и протягивая руки к своему прелестному отпрыску. — Как тебе гулялось?
— От свежего воздуха щеки у малыша немного порозовели, миледи, — сказала камеристка, возвращая хозяйке свою ношу.
— Вижу; и коли так, впредь тебе стоит прогуливать его каждый день, Мина.
— Хорошо, миледи, — ответила служанка, садясь за рабочий столик и беря в руки белое платье, которое вышивала для госпожи.
Марианна несколько мгновений ворковала с маленьким Юлием, забавляя его золотым, украшенным кораллами колокольчиком, который висел у нее на поясе, но вскорости погрузилась в мрачные мысли, умолкла и осталась сидеть, скорбно глядя на дитя. Верная Мина, заметив, что хозяйка опечалились, и желая узнать, что тому причиной, спросила:
— Мне кажется, милорд чем-то раздосадован?
Марианна вздрогнула.
— Почему ты так думаешь?
— Я встретила его на улице, но он не заговорил ни со мной, ни с лордом Юлием, как всегда делает в хорошем расположении духа, лишь прошел мимо с нахмуренным лицом, хотя малютка плакал и тянул к нему ручки.
Маркиза ничего не ответила, и Мина без единого слова вернулась к своей вышивке. Так прошло примерно полчаса, затем в дверь опять постучали. Мина пошла открывать; на пороге стоял лакей с письмом.
— Кто его принес, Уильям? — спросила хозяйка, быстро глянув на адрес и печать.
— Мальчишка, сударыня; он сказал, письмо дала ему на Харли-стрит какая-то женщина.
— Он ушел?
— Да, мэм.
— Хорошо, Уильям, можете идти.
Марианна поспешно сломала печать и пробежала глазами послание. Лицо ее побледнело, бумага выпала из ослабевшей руки, и сама она рухнула бы на пол, если бы Мина не кинулась на помощь госпоже. По счастью, та не лишилась чувств, а через несколько минут ее щекам вернулся обычный румянец. Она попросила оставить ее одну.
— Забери свою работу в мою гардеробную, Мина, — сказала маркиза, — а Юлия отнеси няньке. Пусть никто ко мне не заходит, пока я не позвоню. Я хочу немного побыть в одиночестве.
Мина послушно удалилась, и следующий раз хозяйка вызвала ее только в полночь. Остальные слуги уже час как ушли спать, и только Мина сидела в опустевшем холле, беспокойно прислушиваясь. Наконец, когда она уже решилась войти без зова, пробило двенадцать и раздался долгожданный звук колокольчика.
Войдя в гостиную, Мина увидела, что маркиза сидит все в том же кресле у камина, прислонившись к каминной полке. Огонь почти погас, и в комнате не горело ни единой свечи.
— Хотите подняться в спальню, миледи? — спросила девушка. — Я принесла лампу.