Последние отзывы

  39  

— Кончай, Вилл.

— Нет, сэр, я не кончу. Спору нет — эта карусель уж очень заманчивая. Думаешь, мнехочется всю жизнь оставаться тринадцатилетним? Нет уж! Но ей же богу, Джим, скажи правду, тебе в самом делехочется стать двадцатилетним?

— О чем ещемы говорили все лето?

— Верно, говорили. Но если броситься, очертя голову, в эту волочильную машину, которая вытянет в длину твои кости, Джим, потом ты не будешь знать, что делать с этими костями!

— Я буду знать, — прозвучали в ночи слова Джима. — Я — буду.

— Конечно. Ты просто уйдешь, Джим, и оставишь меня здесь.

— Ну почему, — возразил Джим, — я тебя не оставлю, Вилл. Мы будем вместе.

— Вместе? Ты — ростом на полметра выше, длинные руки-ноги? Глядишь на меня сверху вниз, и о чем нам с тобой говорить? Мои карманы набиты веревочками для бумажных змеев, шариками и узорчатыми листьями, а ты развлекаешься на свой лад с пустыми, чистенькими карманами — мы об этом будем говорить? И ты будешь бегать быстрее и бросишь меня…

— Я никогда не брошу тебя, Вилл…

— Бросишь и не оглянешься. Ладно, Джим, давай бросай меня, потому что со мной ничего не случится, если я буду сидеть под деревом и играть сам с собой в ножички, пока ты там сходишь с ума, заражаясь пылом коней, которые скачут по кругу как одержимые, но слава богу, они больше не скачут…

— А все из-за тебя! — крикнул Джим и осекся.

Вилл подобрался, сжимая кулаки.

— По-твоему, я должен был позволить подлому юному злыдню стать достаточно взрослым злыднем, чтобы он оторвал нам головы? Пусть себе скачет по кругу и харкает нам в глаза? И ты тоже там, вместе с ним? Машешь рукой, сделал круг, опять помахал: пока! А я чтоб стоял на месте и только махал в ответ — ты этого хочешь, Джим?

— Угомонись, — сказал Джим. — Ты же сам говоришь — теперь уже поздно. Карусель сломана…

— А когда ее починят, они прокрутят этого жуткого старика Кугера в обратную сторону, сделают достаточно молодым, чтобы он мог заговорить и вспомнить наши имена, и тогда они погонятся за нами не хуже каких-нибудь каннибалов — или только за мной, если ты надумал поладить с ними и сказать мое имя и где я живу…

— Я не способен на это, Вилл. — Джим тронул его за плечо.

— О Джим, Джим, ты ведь соображаешь? Все в свое время, как говорил нам проповедник в прошлом месяце, шаг за шагом, один плюс один, а не два плюс два, вспомни!..

— Все в свое время… — повторил Джим.

Тут до них донеслись голоса из полицейского участка. В одном из кабинетов справа от входа говорила женщина, и ей отзывались мужчины.

Вилл кивнул Джиму, они живо протиснулись сквозь кусты и заглянули в окно.

В кабинете сидела мисс Фоули. Тут же сидел отец Вилла.

— Не понимаю, — говорила мисс Фоули. — Чтобы Вилл и Джим вломились в мой дом, украли вещи, убежали…

— Вы видели их лица? — спросил мистер Хэлоуэй.

— Когда я закричала, они оглянулись, их осветил фонарь.

«Она не говорит про племянника, — подумал Вилл. — И конечно, не скажет».

«Понял, Джим, — едва не закричал он, — это была ловушка! Племянник ждал, что мы будем его выслеживать. Ему нужно было втравить нас в такое дело, чтобы нас потом никто не слушал, ни родители, ни полицейские, что бы мы ни толковали им про луна-парки, про ночные прогулки, про карусели, — потому что нам не будет веры!»

— Я не хотела бы подавать в суд, — сказала мисс Фоули. — Но если мальчики невиновны — где они?

— Здесь! — крикнул кто-то.

— Вилл! — выпалил Джим.

Поздно.

Потому что Вилл, подпрыгнув вверх, уже карабкался в окно.

— Здесь, — коротко произнес он, ступая на пол.

Глава двадцать седьмая

Они тихо шагали домой по окрашенным луной тротуарам — мистер Хэлоуэй посередине, мальчики по бокам. Когда дошли до дома, отец Вилла вздохнул.

— Джим, я не вижу никакого смысла в том, чтобы терзать душу твоей матушки в столь поздний час. Если обещаешь рассказать ей все за завтраком, я отпущу тебя. Ты можешь войти так, чтобы не разбудить ее?

— Конечно. Посмотрите, что у нас есть.

— У нас?

Джим кивнул и подвел их к торцовой стене, где в гуще листьев и мха они нащупали вбитые тайком в кирпич железные скобы, по которым можно было подняться к окну его комнаты. Мистер Хэлоуэй тихонько рассмеялся, при этом что-то кольнуло его сердце, а голову пронизала странная грусть.

  39