66 
Пространство было исчерчено голубыми линиями так густо, что напоминало астрал. Пересекаясь друг с другом или натыкаясь на препятствие, лучи рассыпались снопами искр, наполняя воздух запахом грозы. Уши разрывались от оглушительного грохота и треска — это валились по всей округе деревья, будто срубленные гигантским топором. В городе рушились здания, занимались огнем крыши. На холмах начинал дымиться и едко чадить свежий валежник. Языки пламени расползались по склонам.
Поистине железными нервами нужно было обладать для того, чтобы сидеть посреди этого вселенского безобразия, ежесекундно рискуя остаться без головы, и спокойно, методично, стараясь не допустить ни единого промаха, целиться по суставам своих противников! "Это была идиотская затея!" — позже бранил демона-убийцу Орвуд. Тем не менее она имела успех!
"Лувал! Сын мой! Где ты, Лувал? Откликнись!" — в отчаянии звал, надрывно визжал, срывая голос, цакас Инолга. Но напрасно. Кричали все, обезумев от боли, от ужаса, царящего вокруг, от страха за свою жизнь и безопасность близких. И никто никого не слышал. Светопреставление — не было другого слова, способного описать происходящее. Чужой мир рушился, стараясь похоронить непрошеных гостей под своими обломками — и не было им, несчастным, спасения!
Сначала Инолга стрелял. Куда, зачем — и сам не понимал. Просто делал как все. А потом резкая боль в локте — и рука застыла, окоченела, намертво скованная броней. Ружье сделалось бесполезным. Тогда он бросил его, кинулся бежать, куда-то вбок, налево. Ему казалось, где-то там должен быть Лувал. Но помешал щелчок под колено, вроде бы легкий и безболезненный, однако нога моментально лишилась подвижности, будто загипсованная в согнутом состоянии. Теперь цакас мог только ползти. И он полз, полз вперед, пока третий, самый страшный удар в поясницу его не остановил. Оглушенный болью, он не мог понять, что стало причиной его неподвижности — отвердевшая ткань защитного костюма или раздробленный пулей позвонок. Он замер лицом вниз, прижавшись щекой к оболочке защитного шлема, и заплакал от отчаяния, бессилия и какого-то истерического умиления. Цакасу вдруг пришло в голову, что эта прохладная, гладкая, надежная поверхность — последнее, что связывает его с уютной, комфортной и безопасной родиной. Со всем тем, чего он больше не увидит ни-ког-да!
Наконец что-то тяжелое навалилось сверху, и сознание померкло. Инолга не видел, как попадали наземь, один за другим, его спутники. Не слышал, как стихла стрельба…
— Ну что, пошли собирать трупы? — радостно предложила Энка, выглянув из засады. Никакого движения внизу больше не наблюдалось. Скованные по рукам и ногам, люди и вправду казались мертвыми.
— Ага! — радостно откликнулась Ильза. Ей не терпелось рассмотреть врагов поближе и, главное, обезоружить их. От греха, как говаривал ее покойный дядька.
…Он очнулся, когда все было кончено. Сделав над собой нечеловеческое усилие, превозмогая боль в спине, при помощи левой руки — она единственная сохраняла подвижность — кое-как перекатился на спину. Чье-то тело скатилось с его ног, грязно ругаясь и поскуливая. "Замолчите! — велел цакас плаксиво. — И без вас тошно!" Кто-то послушался и замолчал. Может быть, даже умер. "Скоро я тоже умру", — подумал Инолга очень спокойно и попытался оглядеться. Но почти ничего не увидел. Густой, стелющийся по земле дым стекал с холмов в низину. Запаха его цакас не ощутил — активизировались воздушные фильтры защитного шлема. У него создалось впечатление, будто все окутано непроглядным, грязно-серым туманом…
И вот из тумана вышли ОНИ. Их было девять. Высокие, широкоплечие, молодые и сильные — только один пониже и с бородой. Они не походили на обитателей города — на "дичь", как говорилось в рекламном проспекте. Не были они похожи и на людей.
Один, перешагивая через тела, будто через бревна, подошел прямо к цакасу, склонился над ним, красивый и страшный, и произнес на незнакомом языке, смысл которого Инолга непостижимым образом понимал:
— Ого! А вот в этом хмыре есть магия! И немало! Кто бы мог подумать!
Он взял цакаса за грудки левой рукой (правая была занята оружием) и одним невероятно сильным рывком поставил на ноги. Вернее, на ногу, ту, что оставалась прямой. Инолга взвыл от боли в позвоночнике и повалился вбок.
— Падает! — пожаловался Хельги разочарованно. И повторил попытку, только руку больше не разжимал.
66 
