132 
Это было огромное и богатое помещение с расписными потолками, гобеленами на стенах, орнаментально инкрустированным полом и мраморными колоннами. По случаю торжества меж колонн выстроились длинные накрытые столы, и роскошная снедь на них испускала такие ароматы, что о сожалениях своих «соперники жениха» на некоторое время позабыли и с нетерпением ожидали начала трапезы.
Ждать пришлось недолго. По сигналу церемониймейстера приглашенные встали со своих мест, замерли с выражением подобострастия на голодных физиономиях. Королевское семейство и его пышная свита прошествовали в тронную часть зала и разместились там сообразно чинам и регалиям, за отдельным столом. Затем королевский канцлер торжественно, на красивом золотом подносе, вынес жениха и водрузил на специально приготовленный постамент. Жених, несмотря на весь свой героизм, отчаянно боялся свалиться с такой высоты. Последней в зале появилась принцесса, длинная и нескладная, в красном платье, перетянутом под грудью, полупрозрачной накидке, скрывающей лицо, и изящной короне, надетой поверх накидки. Невесте полагалось делать вид, будто она готова упасть в обморок, поэтому ее вели под руки две фрейлины. На самом же деле она была гораздо дальше от обморока, чем, к примеру, Болимс Влек, изрядно помятый в давке. Настроение у девы было прекрасным, обрести не простого мужа, а заколдованного казалось ей очень романтичным, но больше всего ее волновал в тот момент даже не жених, а запах кабана на вертеле. Дело в том, что хейзинская традиция предписывала просватанной невесте до самого замужества маковой росинки в рот не брать (отсюда и обмороки), а потому принцесса Висса со вчерашнего дня не съела ничего, кроме трех яиц, жареного леща и куска сладкого пирога, украденного с накрытого стола. Немудрено, что бедняжка оголодала (это про нее мать-королева так думала, переживала: «Оголодала, должно быть, бедняжка»)!
Основную часть церемонии провернули очень расторопно: от свиты отделился служитель местного культа в балахоне цвета хаки, расшитом золотой нитью и речным жемчугом, прочел коротенькую молитву пяти богам («Авось хоть один да услышит»). После священника выступил отец-король — произнес прочувствованную речь о драгоценном чаде, выпорхнувшем из-под заботливого родительского крыла, упомянул про ратную доблесть и выдающийся ум жениха, всхлипнул растроганно, объявил нашу пару мужем и женой, поцеловал приблизившуюся дочь и поданного на подносе зятя, пожелал молодым здорового потомства, а гостям — сытной трапезы.
И началось…
Позднее и снурл, и нолькр приставали к Ивану с дурацкими вопросами, типа зачем нужно столько пить, если потом становится так плохо?! А как объяснишь словами то, что надо чувствовать сердцем? Нет, не могут нелюди понять такую простую вещь, не дано им этого от природы, не хватает широты души! Вот люди, собравшиеся в зале, пусть в другом мире рожденные, пусть дремучие и вообще, технически отсталые, — они Ивана понимали! Они ели, и пили, и морды друг другу били, и засыпали под столами, потом вылезали, проспавшись, и пили снова, и так день за днем… Свадьба же! Гулять так гулять!
… — Помяни мое слово! — бесился Кьетт Краввер, до тошноты отравленный винными парами и чужими пьяными мыслями. — Этот человек однажды сопьется! Если, конечно, успеет, если не загонит себя в гроб в самое ближайшее время!
— Ах, Энге, не говори так! — делал большие глаза снурл. — Не дай бог, накличешь несчастье! Мы должны немедленно бежать отсюда и Ивана как-то вынести. Может, еще не поздно, может, удастся его спасти…
Беда в том, что традиция не позволяла гостям покидать свадебный пир раньше времени (примета плохая), за этим очень строго следила стража, перекрывшая все выходы из дворца. И что оставалось делать приглашенным? Только пить! Или прятаться за расписной хумской ширмой с павлинами. Но люди себя на свадьбах так не ведут, они же не хищные нолькры и не снурлы какие-нибудь! Люди должны друг друга поддерживать и в беде, и в радости тоже. А не за ширмами отсиживаться! Иван пытался втолковать это своим спутникам, но те лишь бранились и слушать не желали. Разве не обидно? Обидно! И что ему, обиженному, было делать? Только пить с горя! Вот он и пил. И не слышал уже, как Кьетт Краввер рычит:
— Ну что за дурость, пройти столько испытаний, столько опасностей избежать, а помереть на чужом свадебном пиру от кислого вина и хмельной браги!
132 
