Последние отзывы

  120  

Так что следовать примеру фокстерьера мистера Лэрда следовало как можно дальше от гринторпских стен.

Лорд Анстетт брёл через заметенную снегом лужайку для гольфа по направлению к парку и думал о том, как хорошо, что он всё-таки не помер. Мир вокруг был до невозможности прекрасен. В воздухе пахло морозом и снегом – только сейчас Веттели заметил, что из-за проклятия стал хуже различать запахи – улавливал лишь самые резкие и очевидные, без оттенков и полутонов. Теперь обоняние вернулось, и забытые ощущения кружили голову, от радости хотелось визжать. «Ах, как же я понимаю Вергилия!» – очень громко подумал он, и вдруг явственно услышал ответ:

– Неужели, сэр? Весьма похвально, в вашем-то юном возрасте! А я, грешный, сколько за него ни брался, к великому моему сожалению, так и не смог постичь. Вы не были бы так добры уделить мне четверть часа, если вечерком загляну к вам с книгой? Хотелось бы услышать ваши комментарии по поводу восьмой эклоги.

– Увы, досточтимый сэр, боюсь, именно этим вечером я буду очень занят! Не согласитесь ли вы перенести нашу встречу на завтра? – подумал Веттели панически. Во-первых, он понятия не имел, с кем ведёт этот безмолвный диалог, во-вторых, рассчитывал за вечер если не понять, то хотя бы перечесть упомянутую восьмую эклогу Буколик. Единственное, что осталось из неё в памяти со школьных лет, это строки:

• …И ненавистны тебе моя дудка и козы; противно,
• Что борода у меня неподстрижена, брови косматы…

Вряд ли этого было достаточно для поддержания репутации знатока поэзии «Мантуанского лебедя». ^[14]

– Ну, разумеется, как вам будет удобно, сэр. Итак, до встречи завтра вечером?

– До встречи, сэр! Буду с нетерпением ждать вашего визита!

Знать бы ещё, чьего именно. Ужасно неловкая ситуация! Надо сегодня же переговорить с мисс Брэннстоун, не согласится ли она дать ему несколько уроков безмолвной речи? Или уместное будет сказать «безмолвного молчания»?

Только оказавшись на опушке кружевной, заснеженной дубравы, потрясающей воображение своим девственным великолепием, он, наконец, сообразил, что чуть не от самой школы шёл другой стороной. Как перескочил – сам не заметил! Наверное, это случилось от восторга. Между прочим, тоже повод для обращения к ведьме. Хорош он будет, если непроизвольное перемещение с одной сторонына другуювойдёт у него в привычку, и он станет исчезать из класса прямо во время урока! Оно, вроде бы, заманчиво, но начальство подобное поведение вряд ли одобрит.

… На этот раз лесные обитатели встретили незваного гостя менее враждебно, во всяком случае, привычного писка: «Ай! Чужой! Прочь, прочь!» не было. Должно быть, почувствовали, что угроза от него больше не исходит, а может, просто привыкли, что по их лесу шастают посторонние.

Какое-то время он просто бродил по тропинкам, позабыв об изначальной цели своей прогулки. Вспомнил, когда над головой, ехидно цокая, проскакала белка, и за шиворот ему посыпался крупный игольчатый иней, облепивший дубовые ветви на манер ёршика для бутылок; наверное, Огастес Гаффин привёл бы иное, более поэтическое сравнение, но Веттели пришло в голову именно это.

Подходящий сугроб нашёлся возле грота, того самого, где они с Эмили пугали влюблённых старшекурсников. Он пал в него навзничь с размаху, раскинув руки, и некоторое время лежал так, глядя в расчерченные белыми ветвями небеса, наслаждаясь земным бытием, едва не оборвавшимся раньше срока. Но скоро под куртку стал проникать холод, пришлось подниматься на ноги. А потом он даже не заметил, как эти самые ноги вынесли его к озеру.

Оно так и не замёрзло, так и лежало средь окружающей белизны зловещим чёрным зеркалом, казавшимся воротами в какой-то иной, недобрый мир. Веттели даже заколебался, подходить или нет? Но любопытство всё-таки взяло верх, интересно было посмотреть, что это за «другое лицо», упомянутое Агатой?.

Подошёл, заглянул с такой осторожностью, будто боялся, что из глубины кто-то выскочит и схватит. И увидел.

Нет, лицо, конечно, было его собственное, вполне узнаваемое. Но выглядело оно по эту сторонудаже лучше, чем хотелось бы. Скажем так: если бы он увлекался любительским театром и ему, к примеру, досталась роль несравненного сэра Ланселота или того же молодого Тэмлейна, он мог бы играть их без грима, ограничившись только соответствующим эпохе париком. Откровенно говоря, Веттели предпочёл бы видеть себя более мужественным и брутальным. Но на душе было слишком легко, чтобы огорчаться из-за такой малости. «Пустяки. Годы всё исправят. В любом случае, это лучше бледной мертвоглазой образины, отразившейся в этих водах прошлый раз», – так он сказал себе, и ушёл, не оборачиваясь, хотя за спиной кто-то принялся томно и призывно вздыхать, послышался плеск, будто большая рыбина била по воде хвостом.

  120