123 
– Тебе это было обидно?
– Нет. Не знаю. Я об этом тогда не думала. Просто знаю, что на какое-то мгновение я снова была ничтожеством. Словно бы они – она – отняли все, что у меня есть: Рорка, мой жетон, мою жизнь, меня саму. На какое-то время всего этого просто не стало, потому что рядом была она. Я не хочу опять становиться ничтожеством.
– Ты никогда не была ничтожеством, – произнес с едва скрываемой яростью в голосе Рорк. – Ты – та, кем ты себя сделала, вопреки всем непреодолимым преградам. Они не смогли сломить тебя, даже когда ты была беззащитным ребенком. Ты – чудо, Ева. Ты – мое чудо, и ты никогда не будешь ничем меньшим.
– Они во мне.
– А что во мне? Ты же сама знаешь. Ты знаешь, я выбрал порвать с этим, и ты все равно осталась со мной. У тебя было столько вариантов, но ты выбрала одно – защищать. Служить тем, кого убили. Даже ей. Теперь – даже ей.
– Я видела, что с ней стало. Там, в больнице, куда я ее отправила. Она была вся в синяках, побитая.
– Как и ты, в свое время, – подсказала Мира.
– Да, как и я. И я почувствовала… презрение, наверное, отвращение, я смотрела на нее, как на какое-то насекомое, и отчаянно хотела, чтобы это оказалось ошибкой, чтобы она оказалась посторонним человеком. Но я знала, кто она и что за человек она была.
– И что же она была за человек?
– Сказать про нее «эгоистка» – это еще похвалить. Безжалостная, эгоистичная, коварная – но я по-прежнему не знаю, отчего и почему. Столько крови, – тихо добавила она. – Столько крови было. А я стояла и думала: что в ней? Что в этой крови, в ее, в моей? У нас с ней одинаковые глаза.
– Нет! – сказал как отрезал Рорк. – Ты ошибаешься.
– Цвет она изменила, но…
– Нет, – повторил он, глядя в ее измученные глаза. – Кто лучше меня знает, какие у тебя глаза? Думаешь, я сам ее фотографии не изучал?
Он вспомнил, что сказала ему при первой их встрече Шобан, сестра его матери, и пересказал своими словами:
– Цвета приходят и уходят. Гораздо важнее то, что остается. Ева, у тебя твои собственные глаза. И цвет, и все, что в них скрыто. Все это у тебя не от нее.
– Не знаю, почему это для меня так важно, просто я не хочу смотреться в зеркало и видеть ее. Посмотреть на себя, а увидеть…
– Этого никогда не будет.
– Глупо на этом зацикливаться, – устало произнесла Ева. – Я понимаю. Я в самом деле понимаю, что не похожа на нее. Мелинда с девочкой для нее были всего лишь инструментами. Не живыми людьми, не чем-то важным. Ей была важна только очередная доза. Важно было поиметь копов. Вернуться к Макквину – важнее всего на свете. Ее слабое место. У нее слабость к определенному типу мужчин, они заставляют ее делать то, на что сама бы она не пошла. Родить ребенка, быть девочкой на побегушках, домохозяйкой. Потому что с ними она себя чувствует так же, как после укола. Она живет во лжи, но это уже стало привычкой. Как манипулирование другими. Она похитила чьего-то ребенка, зная, что Макквин с ней сделает. Она оставила меня с отцом, хотя должна была понимать, что он такое и что он со мной сделает. Он уже тогда начал это делать. Но она все равно оставила меня с ним.
– Так же, как оставила Дарли с Макквином, – добавила Мира.
– Да. Я видела, что она была за человек, и я не испытывала к ней ничего, кроме отвращения. Потом мне стало дурно, а потом – безразлично. А потом мне пришлось отстраниться, пришлось, потому что, не найди мы Мелинду и Дарли без ее помощи, мне пришлось бы снова ее допрашивать. Снова вернуться к ней, зная, кто она и что она из себя представляет, и опять ее допрашивать. Но она сбежала к нему. Не задумываясь, убила копа, только бы вернуться к нему. И когда я туда добралась, вошла в эту квартиру, его квартиру, и увидела, что она лежит на полу, и кровь, и смерть, я почувствовала…
– Что? – спросила Мира. – Что ты почувствовала?
– Облегчение! – вырвалось у Евы. – Облегчение. Она не узнала меня и никогда уже больше не узнает. Черт, сама мысль, что она может догадаться… Но теперь мне больше не нужно было думать, что она где-то там, жива. Не нужно было думать, что вдруг, однажды, может быть, она вспомнит меня, сложит одно с другим, догадается. Использует это против меня, против Рорка, против всего, что для меня дорого. Она была мертва, и для меня это было облегчением.
В наступившей тишине Ева закрыла рот ладонью, стараясь сдержать вырывающиеся наружу рыдания.
123 
