118 
Вот почему так удивлён и заинтригован был Кузар, узнав, что люди Азры ищут зачем-то цергарда Эйнера по всему квандорскому фронту – и всё безрезультатно, донесения идут одно за другим, Главнокомандующий рвёт и мечет… Что за дела? Откуда вдруг такой интерес? И не связан ли он как-то с провальным наступлением, неизвестно с какого перепугу Азрой предпринятым? Или это лишь его, Кузара, домыслы, и нет никакой тайны, и Эйнер понадобился Азре по делам чисто служебным?
На эти вопросы обязательно нужно было найти ответ – он это нутром чуял! Однако, люди Азры тоже умели молчать. Сам же Главнокомандующий соратника Эйнера, видимо, не любил. Но беда в том, что Кузара он любил ещё меньше, и уж конечно, не стал бы с ним откровенничать. Однако, и не таился бы, если бы не имел на то причин. Чуть не час длился разговор. Кузар намеренно выстраивал его таким образом, чтобы каждая из затронутых тем прямо или косвенно касалась персоны Рег-ата. Имя его обязательно должно было прозвучать хотя бы раз – но не прозвучало. Кузар не упоминал нарочно – ждал реакции собеседника. И не просчитался: главнокомандующий старательно избегал этой темы, будто никакого цергарда Эйнера вовсе не существует на свете, и уж во всяком случае, к нему, Азре, он ни малейшего отношения не имеет… Было, пожалуй, несколько моментов, когда он едва не допускал обмолвку, но тут же себя одёргивал, переводил разговор на другое.
Люди, которым нечего скрывать, так себя не ведут.
Люди, которым есть что скрывать, уязвимы.
Уязвимыми людьми можно управлять.
* * *
В космическом пространстве не бывает дня и ночи, но люди по привычке их отсчитывают. Где-то на далёкой Земле, в городе, что был для наблюдателя Стаднецкого родным, занималось утро. В той части близкого – в окошко видно – Церанга, где лежала столица Арингорада, догорел второй закат. Это тоже было видно: чёрная тень голодным чудовищем наползла на маленький и беззащитный, светло-серый шарик планеты.
– Пора, – решил цергард Эйнер, и не удержался от горького вздоха. Нравилось ему на корабле пришельцев, как никогда и нигде в жизни. Было б можно – и впрямь, угнал бы, честное слово!
Украдкой, чтобы не заметили спутники, он погладил огромный сочно-зелёный лист какого-то растения – попрощался. А потом так же незаметно засунул в почву блестящую арингорадскую монетку – чтобы вернуться сюда ещё раз, есть такая примета.
И только покинув гостеприимный борт, лёжа в амортизационной капсуле транспортировочного катера, вдруг задумался – а откуда она вообще взялась, эта монетка, в кармане новой, прямо у него на глазах изготовленной куртки? Получалось, она тоже создана, собрана была инопланетным синтезаторомиз отдельных молекул, или там, атомов. Вместе с курткой, случайно, скорее всего. Она была очень, очень похожа на подлинную – точная копия, ни один специалист не отличит. Но состояла из чужихмолекул или чужихатомов, значит, считаться по-настоящемуаринорадской не могла. И доброй приметой не служила. Жаль. Надо было что-то другое оставить, как он сразу не подумал?!
Впрочем, всё это дремучие суеверия, с которыми верховной власти надлежит бороться, а не культивировать в собственных душах… Даже удивительно, сколько их расплодилось в Арингораде – всяческих примет и предрассудков – с тех пор, как государственная идеология переориентирована была на атеизм! Пожалуй, правы попы и монахи, утверждая, что безбожники, на деле – самые суеверные из людей… А может, не в религии дело, а в постоянном страхе? И чем страшнее и опаснее жизнь, тем больше разнообразных глупостей измышляет человеческий разум, ища спасения? Взять, к примеру, те годы, когда он служил в болотном треге. Об этом не принято говорить вслух, но были среди них парни (главным, образом, с дальнего севера), что чтили по-прежнему, по-имперски и Мать-Вдовицу, и троих сыновей её. Они, как положено верующим, пели тайком молитвы, и в храмы пробирались, при случае, и даты соблюдали свято: не сквернословили и не мылись в праздничные дни. Однако никто из них, светлых душой, не решился бы выйти в дальний рейд, не оставив в расположении трега монету либо другую какую мелочь. Или, к примеру, не дождавшись второго заката, надеть на себя сапоги, только что снятые с мертвеца. Или пред боем завести разговор о родителях и отчем доме: это значило – прощаться. Даже вшей бить полагалось с оглядкой – сидя спиной к югу.
118 
