И когда цергард, в очередной раз бросив взгляд на шкалу хронометра, неуверенно молвил: «Ну, пожалуй, пора…» – Гвейран рванул с места так, что у пассажиров заложило уши.
Почти в самом центре новой столицы, в некогда богатом и престижном жилом районе Спарам, было расположено это место. Оно представляло собой просторную площадь квадратной формы с закруглёнными углами. Поверхность её, когда-то тщательно выровненная и засыпанная мелким глауконитовым песком неприятного грязно-зелёного оттенка, теперь была изрыта траншеями и мелкими ямами. По периметру высились ржавые остовы ступенчатых конструкций. Когда-то они служили опорами зрительских трибун, а сама площадь являлась ни чем иным, как стадионом для зрелищных состязаний, любимых народом в имперские времена. Но пришла Война, спортивные игры и народные забавы ушли в прошлое, и стадион переоборудовали в городское стрельбище для обучения солдат из вспомогательных частей ополчения – с чёрно-жёлтыми мишенями, окопами для зимней стрельбы, вязкими лужами для стрельбы летней, и прочими тренировочными приспособлениями.
Здесь же, на Городском полигоне, проходили регулярные зачётные стрельбы для служащих Штаба, и Хрит, большой любитель спортивных зрелищ, всякий раз рассказывал Эйнеру, как весело проводил тут время до войны. Как четыре команды (по девять человек в каждой) гоняли по полю деревянный шар, стараясь забросить его каждая в свой угловой короб, как ревели люди на трибунах при каждом точном броске, как подпольные букмекеры шныряли в толпе, предлагая делать ставки на деньги – и кое-кто делал, и выигрывал целое состояние, как «во-он там за ростовыми мишенями стоял торговый лоток с холодным свежим вогом, стакан чуть не задаром наливали!»…
Эйнер слушал рассказ с интересом, но не понимал. Что за удовольствие сидеть и смотреть, как совсем другие, посторонние люди гоняют по полю шар? Вот если бы самому, тогда ещё ладно. Хоть какое-то развлечение…
– Дурак ты у нас, хоть и цергард! – сердился дядька Хрит. – Ты только почувствуй, проникнись! Приезжают команды из разных стран – ну, там, из Квандора, из Сфу, ещё откуда-то. Выходят на поле против нашей сборной. И наши побеждают! Знаешь, какое счастье! Орать от радости хочется! А если продули, не допусти Создатели! Это же удар по национальной гордости! Помню, здоровые мужики навзрыд плакали!
Но до сознания представителя жестокого военного поколения его доводы не доходили.
– Глупость какая! Лично моя национальная гордость не может пострадать оттого, что девять великовозрастных олухов не умеют попасть деревянным шаром в ящик!
И дядька Хрит рассерженно умолкал – до следующего раза. А Эйнер думал про себя: «Правильно, что стрельбище сделали. Больше пользы». Тогда он ещё не подозревал, что не на поле боя, и не во вражьем тылу, а здесь, на площадке для народных забав предстоит ему умереть… Даже смешно, честное слово!
…По словам дядьки Хрита, до Войны на стадионе собиралось столько зрителей, что многотысячные трибуны были заполнены до отказа по всему периметру, и то места не хватало, люди лезли на ограждение, конная полиция была вынуждена разгонять толпу хлыстами и водомётами.
Да, с тех пор народу в Федерации заметно поубавилось. Всех представителей прессы и армии, делегаций от трудовых коллективов столицы и регионов набралось как раз на один сектор. Прежде трибуны были зашиты деревом, и имели монолитный вид. Теперь доски, безжалостно отодранные и пущенные на дрова в те давние годы, когда древесина ещё не стала цениться дороже золота, были заменены узкими, редко наваренными металлическими рейками, отчего вся конструкция выглядела прозрачной и шаткой. Люди, нахохлившиеся от холода, закутавшиеся в плащи, сидели бесформенными кучками на неудобных решётчатых многоярусных скамьях, как на насестах, и издали были похожи на больших и несчастных кур – по крайней мере, у Гвейрана возникла именно такая ассоциация. Молодые спутники его ни опровергнуть, ни согласиться с таким сравнением не могли – они в жизни своей не видели живых кур. Равно как и не живых. Эйнер, правда, вспомнил, что однажды в детстве, вроде бы ел чью-то ногу, но может быть, это была не курица вовсе, а просто необычно крупная жаба с радиоактивного болота.
Космическое судно пришельцев появилось в сером небе над полигоном так бесшумно, что было не сразу замечено зрителями. Какое-то время трибуны оставались неподвижны. Катер висел буквально у них над головами, а они – и простые граждане, и ряды оцепления, и даже господа цергарды в первом, выдвинутом вперёд ряду – дружно изучали собственные ноги, ничего больше они не могли разглядеть из-под низко надвинутых капюшонов. А многие представители регионови вовсе дремали, измученные дальней дорогой. Почему-то все до единого были уверены, что космический корабль должен явиться весь в языках белого пламени, под аккомпанемент могучего рёва атомных двигателей, и уж тогда они его, конечно, не пропустят…