Особенно,... 
100 
– Аолен, – окликнула Меридит, – скажи честно, идет мне или нет?
Она знала, кого спросить. Эльфы, как известно, никогда не врут.
– Нет! – честно признался тот. – Совершенно не твой стиль!
– А чей стиль? – заинтересовался Эдуард, не совсем понимая, о чем речь.
За эльфа ответил гном, грубовато, но точно:
– Проституток из Альтеция!
– Тогда Хельги должно нравиться, – спокойно заметила сильфида. – Он сам говорил, что любит проституток. Меридит, ты так и ходи, он со временем привыкнет. Просто он у тебя консерватор.
Но Меридит уже умылась.
И принялась петь колоратурным сопрано воинственную песнь валькирий. Тут уж возроптали все. Потому что единственным неоспоримым достоинством ее исполнения была редкостная громкость.
– А вот пусть теперь поет! – защищал подругу подменный сын ярла. – Заведите себе сестер по оружию, им и указывайте, что делать. А чужими нечего командовать!
Но Меридит и петь надоело. Охрипла от непривычно высоких нот.
Заняться женским рукоделием тоже не пришлось из-за отсутствия материалов, инструментов и специалистов. Правда, Орвуд утверждал, что всякий гном умеет отлично вязать носки на четырех спицах, но диса разочаровалась, – значит, это дело не типично женское и ей оно совершенно не интересно.
– Беда какая, – шутливо горевала она. – В кои-то веки выпал шанс почувствовать себя настоящей женщиной, и то не дали!
– Значит, не судьба, – серьезно утешал Рагнар.
Энка тоже решила успокоить боевую подругу:
– Не переживай! К таким вещам нужно привыкать с детства. А теперь они тебе идут как корове седло!
Меридит ахнула от возмущения:
– Зачем же ты уговаривала меня ходить накрашенной?! Вот и слушай тебя после этого! Спасибо, Хельги остановил!
– Просто мне было жаль нашего с Ильзой труда, – нимало не смутившись, ответила бессовестная девица. – И вообще, когда ты меня обрила наголо, мне тоже не шло. А последствия, заметь, были необратимыми.
– Почему – необратимыми? Обросла же ты в конце концов!
– Так сколько времени прошло! А ты умылась – и все! Тебе грех жаловаться!
День шел за днем, больше половины пути осталось позади, а местность вокруг не менялась. Все та же по-осеннему бурая, неестественно плоская равнина простиралась на все четыре стороны.
Теперь путники уже знали: на тех участках, где почва становилась более каменистой, когда-то стояли города, огромные, раза в три больше современных Трегерата, Кансалона или Эскерольда. Чахлые рощицы – это бывшие сады. Заросшие сухим бурьяном пустоши когда-то были плодородными нивами… Весь Внутренний Аполидий, по сути дела, являл собой один гигантский, заброшенный пустырь.
Они старались меньше думать о том, какое несчастье постигло здешние края, – очень уж страшно становилось. Но мысли поневоле возвращались к этой невеселой теме. Сперва Орвуд, обкладывая камнями костер, обнаружил на одном из них обрывок надписи, выбитой грубым резцом. «Милостью владыки нашего, За…» – прочла Меридит. Потом Эдуард отошел в кусты по делам, а вернувшись, показал друзьям изъеденное ржавчиной лезвие ножа, длинное и широкое, наподобие тех, какими пользуются мясники. Ильза скуки ради принялась собирать битые глиняные и стеклянные черепки, что попадались на пути. Скоро набрался целый пакет из-под крупы. На привале девушка долго рассматривала их, разложив перед собой, сортировала – гладкие к гладким, узорчатые к узорчатым. Потом увидела на одном изображение смешной лошадки, совсем расстроилась, сгребла все в кучу и выкинула. Наконец Аолен чуть не провалился в яму, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся погребом.
Каждая новая находка подогревала интерес: что случилось, почему, когда? Это становилось невыносимым. Поэтому все были только рады, когда выпал снег и за одну ночь укрыл несчастную землю белым покрывалом забвения.
Зима установилась в одночасье, мягкая, тихая, на грани оттепели, но ни разу не переступившая эту грань.
Сказочно преобразились уродливые деревца. Влажное дыхание Океана укутало их ветви толстым, пушистым, совершенно невиданным инеем, каждая его иголочка была Длиной в две фаланги пальца. Даже не верилось, что в природе могут случаться такие чудеса! Полуденный ветерок безжалостно крушил хрупкую красоту, но за ночь она успевала возродиться в прежнем великолепии.
Зима принесла покой и умиротворение в душу эльфа. Страхи отступили, из снов ушли мороки. «Города и государства смертны, как и народы, их населяющие, – сказал он сам себе. – Они возникают и исчезают, это естественно и неизбежно. Одна жизнь сменяет другую. Пройдет время, и эти забытые богами земли возродятся и расцветут как прежде, а может, и лучше прежнего».
100 
