Толпа зевак возле дома заметно поредела — разогнал не столько дворник, сколько мороз. Но особо стойкие из числа любопытствующих ещё толклись вокруг — ждали, когда покойника будут выносить. Были среди них и лица заинтересованные. Семеро оборванных и грязных мужиков с синюшными рожами и красными носами нарочно караулили — вдруг допустят подсобить, да кинут потом копеечку на водку? За помин, так сказать? К ним-то и обратился Роман Григорьевич.
— Эй, любезные! Работа имеется, чрезвычайно опасная. Плачу сто рублей.
У пьяниц алчно разгорелись глаза.
— А делать что надо, барин?
— Открыть заколдованную дверцу. Может на месте убить, может не сразу, а в несколько дней. А может не убить вовсе.
Глаза поугасли. Ну, как — боязно! Кому охота помирать, да ещё от колдовства? Да ведь и сто рублей на дороге не валяются, в жизни таких деньжищ не видывали, хоть в руках подержать напоследок…
— Барин, — окликнул один, тощий и чёрный, с козлиной всклокоченной бородёнкой, — а коли порешит меня на месте, семействе моей деньги отдашь?
— Двести рублей пошлю твоей семье, — обещал Ивенский твёрдо, и Удальцев украдкой вздохнул — за двести рублей он и сам рискнул бы, пожалуй, если бы разрешили.
Мужик сорвал с головы шапку, разудалым жестом швырнул оземь.
— А, была не была, двум смертям не бывать… Веди, барин! Чегой отворить нужно?
Привели.
— Эту, что ль? А посторонись!
Мужик попался отчаянный — долго собираться с духом не стал, сходу рванул дверцу… Собравшиеся замерли в ожидании ужасного…
Не произошло ровным счётом ничего. Ни вспышки, ни грохота, ни крика… Израсходовала свои чары колдовская шифоньерка, даром потратил Роман Григорьевич личные сто пятьдесят рублей. Пятьдесят он дал мужику сверху — за лихость.
— Держи вот. Да домой-то донеси хоть половину, не пропей дорогой.
Едва получив деньги в трепещущие руки, мужичонка растерял всю свою удаль, принялся подобострастно кланяться.
— Ай, благодарствуйте, барин! Донесу, донесу, как можно-с не донести!
И кланяясь, задом, задом удалился.
— Не донесёт. Сейчас с дружками в ближайшем кабаке просадит. А что останется — они же и отберут, — вздохнул Ивенский, ничуть не жалея денег, но жалея «семейству» пьяницы, — он обернулся к городовому. — Велите хоть дворнику, пусть проследит, чтобы до дому шёл.
— Слушаюс-с! — городовой решительно не видел причины, по которой должен возиться со всякой рванью, но перечить столичному начальству не смел.
Итак, зловещая шифоньерка стояла широко распахнутая и радовала глаз мирным своим видом. Тит Ардалионович смотрел в её заставленное магическими вещицами нутро и думал: что же получается? Грош цена всем этим магам-академикам и их хвалёным охранным чарам, если любой может снять их снять, проявив некоторое терпение и настойчивость, и запасшись нужным количеством фикусов?
И дёрнула же его нелёгкая задать этот вопрос вслух при Листунове!
— Юноша! — голос пальмирца был полон экспрессивной укоризны. — Да неужто вы и впрямь воображаете, будто мы сняли охранные чары фикусом? Нет, нет и ещё раз нет! Это сделал за нас убийца, судя по всему, не менее опытный маг, чем его жертва. Мы же устранили, всего-то на всего, следытех чар! Остаточные явлении, не более того! А вы придумали — чары, фикус! — он никак не желал успокоиться, отвязаться от этого окаянного растения. — Право, ну что за молодежь пошла? Чему её только учат? И главное, как принимают на службу в сыск? С такой подготовкой нужно сидеть в присутствии, бумаги переписывать набело красивым почерком, а не злодеев ловить!
Удальцев нахмурился, обидно стало чуть не до слёз. Подумалось: вот Роман Григорьевич никогда бы так не поступил, он умеет вести себя деликатно.
Да, Роман Григорьевич это умел.
— Что ж, нельзя объять необъятное, — заметил он как бы между прочим. — Тит Ардалионович — большой знаток по части колдовства народного, простого. Академическая магия — не его профиль, только и всего. Вот погодите, Иван Агафонович, столкнёмся с каким-нибудь знахарем или ведуном из лесной глуши — придёт черёд господина Удальцева смеяться над нашим невежеством.
Тут упомянутый господин Удальцев чуть снова не прослезился, на этот раз от умиления и благодарности…
Но вернёмся к содержимому шифоньерки. С первого взгляда было ясно, что злоумышленник приложил к нему руку. Пыльных отпечатков на полке не осталось, зато осталась пустота, по ширине соответствующая предмету примерно той же величины, что был похищен у Понурова.