Последние отзывы

  38  

Эти слова возымели действие. Он почувствовал, как мускулы Терье расслабились. Сольвейг обняла смертельно напуганного сына и пыталась успокоить его.

— Сокровищ? — сказал Терье. — Ты врешь!

— Зачем мне врать? Ведь меня не интересуют эти сокровища!

Он, как он иногда мог приврать! Но теперь он видел; что Терье забыл про Йолина и снотворное. Отпустив его, Эскиль почувствовал, что дрожит всем телом от слабости и нервного напряжения.

— Ну? — сказал Терье. — Где же они лежат? А ты заткнись, мальчишка, а то я не слышу собственного голоса!

Сольвейг пыталась, всхлипывая, утихомирить мальчика.

Терье повторил:

— Где они лежат? Где сокровища?

— В этой головоломке не хватает нескольких фигур, — ответил Эскиль, стараясь держаться спокойно, хотя плач Йолина разрывал ему сердце. — Нужно еще раз прочитать эти записи, просмотреть все досконально.

— Тогда сходи туда, высокомерный сопляк! Да поживее, пока я буду возиться в хлеву! Ну, иди!

— Идти наверх? Один я не пойду. Пойдем вместе.

— Трусливое убожество! Чего там тебе бояться? Но так и быть, я пойду с тобой. Ты не проведешь меня, как это делали другие. Подожди здесь, пока я не прибью доску в стойле.

Когда он ушел, Эскиль подошел к Сольвейг.

— Ну, вот, Йолин, все позади, — сказал он, стараясь придать голосу мягкость. — Никто не посмеет обидеть тебя, пока я здесь. А потом мы уедем отсюда — ты, я и твоя мама.

Он уложил дрожащего мальчика в постель и погладил его по голове. Потом повернулся к Сольвейг.

Она была совершенно без сил. Все еще продолжая рыдать, она невольно потянулась к Эскилю, ища у него утешения, — и это она, столько лет справлявшаяся в одиночку со своим отчаянием. Он осторожно прижал ее к себе, все еще кипя гневом. Он не видел вокруг себя ни стен, ни домотканных ковров, так оживлявших комнату Йолина.

Обнимая Сольвейг, он почувствовал, как его наполняет блаженное тепло. Он снова почувствовал себя сильным и мужественным. И ее хрупкое тело было таким податливым.

— Ты в самом деле возьмешь нас с собой, когда будешь уезжать? — прошептала она. — Тебе не придется возиться с нами, нам бы только найти, где жить, и хорошего врача. Я не могу здесь больше оставаться. Мы не можем здесь быть.

— Да, в самом деле.

— До твоего появления я считала, что у меня нет выбора. Кому мы нужны? И как мы могли бы отсюда выбраться? Я была так удручена этим, Эскиль, что не могла трезво рассуждать. Я не хочу причинять зло своему бедному мальчику, оставляя его жить в этом доме. Не покидай нас, дорогой друг! Не ходи в этот проклятый дом, иначе с тобой произойдет то, что было с другими.

— Я буду осторожен. Я более сведущ во всем, чем остальные.

Говоря это, он думал, как Сольвейг улизнуть от Терье. Она должна уйти отсюда. Он по-прежнему обнимал ее, хотя в этом уже не было необходимости.

— Терье пришел в такую ярость только из-за этого лекарства? В таком случае он сам болен! Он просто опасен!

— Нет, не только из-за этого. Ты же знаешь: в последнее время Йолин страдает рвотой. И Терье ненавистно то, что я без конца стираю белье.

— Мне показалось, что Терье сам не слишком опрятен. Его манеры за столом…

— Я знаю. Но ведь он же мужчина! Он считает, что будет выглядеть более мужественным, если будет вести себя за столом, как свинья. Но вокруг него все должно быть безупречно!

Осторожно высвободившись из его объятия, она отбросила со лба прядь волос усталым движением руки и сказала:

— Йолину стал мешать дневной свет…

Эскиль вздрогнул. Состояние мальчика становилось критическим. Ему никогда не добраться до Гростенсхольма. Но если бы даже они сумели добраться туда, что тогда? Что бы его ожидало там?

— Сольвейг, я понимаю, тебе сейчас не до этого… Но наследство, принадлежащее тебе и мальчику… Если ты хочешь уехать отсюда, тебе понадобятся деньги. Ведь ты имеешь право потребовать часть денег от Терье?

— О чем ты говоришь? Он же милостиво позволил нам жить здесь! И, поверь, нам это досталось не бесплатно!

— Я знаю, ты работаешь на него, словно раба. К тому же он прибрал к рукам все ваши деньги, не так ли?

— Да, чтобы перестроить Йолинсборг. Он утверждает, что сделал это ради нас! Но мы не просили его об этом, и мы не имеем от этого никаких доходов. Мы не получили ни одного шиллинга. Проклятый дом!

  38