46 
Герцог пожал плечами.
– Мадемуазель должна постоянно находиться при детях. Совершенно естественно, что она поедет с ними в Во.
– Но нет ничего естественного в том, что вы сопровождаете мадемуазель! Я устала от этой кривляки. Несмотря на ее изысканные манеры и важный вид, она дерзкая и наглая особа! Увольте ее немедленно, если не хотите, чтобы я сама вышвырнула ее за дверь! Разве вы не видите, что она крадет у меня детей?!
– Дорогая моя, вы бредите! Что же касается увольнения мадемуазель, превосходно выполняющей свои обязанности и абсолютно нас устраивающей, то на это можете не рассчитывать! Не советую вам прогонять ее самой, если не хотите, чтобы я отправился за ней следом и вернул ее в дом.
Гнев на усталом лице герцогини сразу же сменился удивленным и горестным выражением.
– Теобальд! Ты же не можешь говорить это всерьез? Неужели ты настолько дорожишь этой девицей?.. Я ее ненавижу! Она нагоняет на меня страх: я так боюсь этого ее многозначительного молчания, этих ее улыбочек… Не хочешь же ты заставить меня переносить подобные муки? В конце концов, я здесь в своем доме!.. – добавила она, внезапно снова взорвавшись.
Легким, но безразличным жестом герцог избавился от пальцев жены, вцепившихся в его руку, – как бы стряхнул с себя надоедливое насекомое.
– Вот потому-то я и хочу отвезти своих детей в Во! Там-то, по крайней мере, я – в своем доме! Все, разговор окончен. Перестаньте вести себя, как избалованный ребенок! Вы отлично знаете, что не способны сами заниматься детьми. Вы больны и, когда вас одолевают припадки, не отвечаете за свои действия. И ладно, будем говорить начистоту! Вы отлично знаете, что в такие моменты вы представляете для детей опасность!
Герцогиня, едва услышав эти жестокие слова, душераздирающе закричала. Ее муж быстро подошел к дверям, чтобы удостовериться, нет ли поблизости кого-то из прислуги.
– Я?! Я опасна для моих детей?! – кричала она. – Для детей, которых я обожаю?
Из ее глаз по побледневшим щекам ручьями покатились слезы, не придавая герцогине ни малейшей привлекательности. Теобальд отвернулся. В его нетерпеливом движении ясно читалось отвращение.
– Прекратите орать, как базарная баба! Это бесполезно. Я не собираюсь менять своих решений. Отправляйтесь к себе и собирайтесь, если намерены ехать с нами. Но зарубите себе на носу: вам никогда не удастся остаться с вашими детьми наедине!..
Она снова закричала и бросилась к нему, но он ловко увернулся, выскочил из комнаты и закрыл за собой дверь. В коридоре он столкнулся с Жозефиной, молодой горничной герцогини.
– Идите в гостиную, Жозефина, – спокойно сказал ей герцог. – Госпожа нуждается в вашей помощи. Я надеюсь, что нюхательные соли с вами? У нее, кажется, начинается припадок, и, может быть, очень сильный…
Очень довольный собой, он направился к широкой мраморной лестнице. Поднимаясь по ней в комнаты детей, он не обернулся и не заметил полного презрения и возмущения взгляда, которым проводила его камеристка. Потом она открыла дверь в комнату, где так страдала ее несчастная хозяйка.
Мадемуазель Делюзи тем временем отправилась в библиотеку, чтобы выбрать там книги для своих воспитанников. Перебирая тома, она очень внимательно прислушивалась к тому, что происходило на первом этаже. Несмотря на то что потолки особняка были высокими, а стены толстыми, ей были хорошо слышны крики герцогини, впрочем, не вызывавшие в ней никакого сочувствия. Напротив того, на лице гувернантки появилась тонкая улыбка. Должно быть, герцог заставляет эту толстуху сполна заплатить за все то, что вынуждена выносить здесь Анриетта.
Прошел уже год с того дня, как она впервые вошла в особняк на улице Фобур Сент-Оноре. Ей не понадобилось много времени, чтобы догадаться о впечатлении, которое она произвела на герцога. Почти сразу она стала ловить на себе эти знакомые каждой женщине жадные, настойчивые и восхищенные взгляды. Герцог был влюблен и жаждал получить свое. Анриетта была хитрой бестией. Она притворилась, будто ничего не замечает, но в ее тщеславной душе зародились надежды, подпитываемые внезапной и необъяснимой привязанностью, которую испытывали к ней ее воспитанники.
Дети, а особенно девочки, казалось, побаиваются матери. Во всяком случае, в ее присутствии они вели себя смущенно, что неизменно вызывало у герцогини потоки слез. Дело в том, что детям постоянно повторяли, и с каждым днем все настойчивее, что их мать не совсем нормальна, что она становится все более и более безумной и что им опасно оставаться с ней одним. Учитывая богатое детское воображение, можно себе представить, каких страхов они навыдумывали.
46 
