— Откуда ты знаешь, что я именно его хочу рассказать? — поразился Хихикин.
— Оставь всякую надежду, Хихикин. Тебе при всем желании меня не удивить, — Маринка взяла духи и коснулась стеклянной палочкой ямок под ушами и волос.
— А вот и нет, удивлю! — с отчаянием в голосе сказал Хихикин. — Видишь эту штуку? Думаешь, это кувалда? На самом деле это дуромер.
— Думаешь, я в этом сомневалась? В двадцать шесть лет бегать с надувной кувалдой — это уже о многом говорит, — снисходительно сказала Улыбышева.
Маринка разговаривала с ними, а сама смотрела на свое отражение в зеркале, явно убежденная, что ничего более красивого в комнате всё равно не найти. Изредка она придавала своему лицу какое-нибудь новое выражение и вглядывалась в зеркало еще пристальнее, словно прикидывая, идёт ли оно ей, это выражение или не идет.
— Всё! Мое терпение истощилось! Прощайся с жизнью! — с театральной интонацией произнес Хихикин и огрел Маринку надувной кувалдой по макушке.
Стрелка прибора дрогнула и слегка сместилась, но в правую, а в левую сторону. «Что бы это значило? — задумался Паша. — Может, она порабощена привидением? Хотя нет, не похоже. Тогда бы стрелка сместилась не влево, а вправо и ее зашкалило бы в красный сектор.»
Маринка недовольно оглянулась на Хихикина и поправила прическу.
— Брысь отсюда! — сказала она. — Справки в детский сад выдают в другом месте!
Хихикин и Паша Колбасин понуро двинулись к двери, но Маринка, изогнувшись, поймала Пашу за локоть.
— Погоди-ка! Это ты мне письма пишешь? Я тут тебе недавно ответ написала. На держи! — она открыла один из ящиков и протянула Паше большой конверт.
Колбасин жадно схватил конверт и прижал его к груди. Сердце забилось взволнованно и радостно. Конверт был тяжеленный. Похоже было, что Маринка написала ему в ответ целый роман. Паша уже предвкушал, как будет это все читать, но его ожидало огромное разочарование. В толстом конверте он нашел свои собственные письма, исчерканные красной ручкой, с исправленными грамматическими ошибками.
Маринкин же ответ состоял всего из одного предложения и был написан с обратной стороны конверта: «Безграмотно! 3/2-!»
В тот момент, когда Паша это прочитал, он почувствовал себя как лебедь, которому притаившийся браконьер выстрелил в сердце зарядом картечи.
Псы Атиллы
— С меня хватит. Баста! Держи свой дуромер!
Непризнанный гений и непризнанный король юмора, Хихикин сунул кувалду Паше, бросил ему датчик и, сунув руки в карманы, стал спускаться по лестнице. Встреча с Маринкой привела его в дурное расположение духа. Похоже, сегодня Маринка Улыбышева, сама того не подозревая, нанесла тяжелые сердечные раны двум рядовым из армии своих поклонников.
Волоча за собой кувалду, Паша подошел к дожидавшимся его ребятам.
— Ну как? — спросил Федор.
Он догадался набросить на свой скафандр старый отцовский плащ с капюшоном, и теперь выглядел, хотя и нелепо, но внимания не привлекал.
— Да вроде пусто, — сказал Паша. — Но стрелка почему-то отклонилась влево. Это ничего?
— Ничего, — кивнул Егор. — Но это значит, что у Маринки мозговая активность ниже нормы. Только и всего.
— Другими словами, твоя Маринка — дура! — сказал Федор.
Паша глубоко вздохнул. «Все равно я ее люблю,» — подумал он.
— Кто еще остался? — спросила Катя. Она грустно смотрела в окно и думала о своем гусаре.
— Гавкины и старик из 13-й, — сказал Дон-Жуан.
— Самые трудные орешки. К Гавкиным не сунешься, а старик к себе и на порог никого не пускает, — заметил Паша.
— К старику пойду я. Спрошу не надо ли в магазин сходить или еще чего. Одним словом, придумаю что-нибудь, — уверенно сказала Катя.
— А к Гавкиным, выходит, мне идти? — вздохнул Дон-Жуан.
— Кто виноват, что они тебе выпали по жребию? — лицемерно посочувствовал Федор.
— Хорошо, я пойду, — Дон-Жуан забрал у него кувалду.
— В самом деле пойдешь? — удивился Федор.
— Тебе этого не понять. Я недавно прочитал у Монтеня, что человек должен заставлять себя переступать через «не хочу». Когда человек сам, без принуждения, делает то, чего ему не хочется, в эти мгновения и развивается воля.
— Ну давай-давай, развивай волю. Я буду рядом. Если что, подстрахую тебя! — пообещал Федор.
Дон-Жуан подошел к квартире No 5 и, глубоко вдохнув, нажал на кнопку звонка. Двери Гавкиных напоминали крепостные ворота. Внутри железные, снаружи они были обиты искусственной кожей, а на уровне груди звонившего находился громадный глазок-перископ, позволявший владельцам квартиры видеть все, что происходит на площадке.