127 
- Кэ-р-р-ри… - не рычание - воркование на ухо.
Сегодня Брокк не сбежит.
Останется, позволив разглядеть себя вслепую. И пальцы ее замрут на шее, на обветренной жесткой коже, под которой натянулись струны артерий. И бьется-бьется пульс отголоском сердца.
Гладкий подбородок.
Родинки на щеке. На левой. И на правой.
- Что ты делаешь?
- Ничего, - она открывает глаза и в первое мгновенье все плывет. Круговорот разноцветных пятен, в котором Кэри теряется. - Я тебя… изучаю.
Тихий смех.
- Нельзя?
- Можно. И нужно, и…
…и он появляется в ее доме каждый день, приносит каменные цветы и рассказы о драконах. Учит танцевать, порой пересекая границу, впрочем, этой границы давным-давно нет.
Но почему он больше не просит вернуться?
- …и я хотел бы пригласить тебя на прогулку. Правда, моря здесь нет, но быть может, парк подойдет? - он говорит шепотом, словно само это приглашение - величайшая тайна.
Для двоих.
- А на площади поставили елку… она красивая…
- Насколько?
- Почти как ты.
- Я похожа на елку?
- Ты похожа на мою жену, - доверительно сообщает Брокк и целует кончик носа. - Но под елкой сидит Йольхорунен, который дарит подарки. Детям, конечно, но я попрошу и быть может…
Он смеется.
Кэри нравится слушать его смех… и стоять в кольце его рук. И просто смотреть, на него. И на себя. На десятки их, вдвоем, отраженных зеркалами.
- Так ты согласна?
Как ему ответить отказом?
Снег.
И зима давно пробралась в город, развесила темные полотнища туч, заслонив солнце. Но оно рвалось сквозь прорехи, промоины, к двускатным крышам, к темным стеклам и широким подоконникам, на которых грелись голуби.
Город полнился дымами.
Топили печи. И черные клубы вырывались из труб, сплетаясь в единое покрывало.
- Не замерзла? - Брокк держал за руку крепко, точно опасаясь, что Кэри потеряется.
Город жил преддверием грядущих праздников, и человеческое Рождество мешалось с исконными Переломом.
…до ночи духов всего три дня. И в витринах магазинов виднеются, что четырехрогие солнечные кольца, перевитые золотыми лентами, что человеческие кресты.
Ели, украшенные сушеными розами и коричными палочками.
…деревянные, нарочито грубой работы ложки.
И поминальники из необожженной глины. Восковые свечи, которые давно уже не катаются вручную, но по-прежнему расписывают красным и желтым. Линия солнца.
Линия огня.
И белая, тонкая между ними - линия жизни.
Длинные плети ветлы, перевитые простым шнуром. И позолоченные деревянные ангелочки. Венки из дубовых листьев, гирлянды шелковых роз и свечи обыкновенные, восковые. Эти, тонкие, что палочки, украшенные розетками из цветной бумаги, крепили на еловых лапах.
- Хочешь? - Брокк остановил старуху-полукровку, на лотке которой высились елки из сахара и белого, слегка опаленного зефира.
- Хочу.
Шумно.
Суетно. И сумерки никого не пугают, напротив, улица оживает, наполняясь людьми. Кричат коробейники, расхваливая товар, норовя переорать друг друга. И старый шарманщик, несмотря на мороз, вывел свою шарманку. Обезьянка, наряженная в меховое пальто, таскала из шляпы счастливые билетики с предсказаниями, и кланялась, корчила рожи.
Дети.
Няньки. Гувернантки в простых драповых пальто, изрядно обындевевших. Солидные торговки в шубах до земли, идут важно, метут меховыми подолами улицу.
Девушки стайками… компаньонки, матери, тетушки, неспешно прогуливающиеся, при том старательно не замечающие некоторых вольностей, дозволенных этой неделей.
Полисмены.
И военные в мундирах, плащи на одно плечо, точно холод им нипочем.
Елка была сладкой и Кэри, оглянувшись. Вокруг огромного зимнего дерева, украшенного лентами и гирляндами из парчовых роз, носились ряженые в тулупах, вывернутых мехом наружу. Лица их скрывали маски, одна другой уродливей, и сгорбленный старик вовсе с нестариковской прытью гонял их помелом.
- Прочь! Прочь! - голос его взлетал над толпой.
Ряженые же хохотали и кричали:
- Йольхо! Йольхо…
Порой они выскакивали за пределы вытоптанного круга, тянули руки к прохожим, все больше к девушкам, хватали за шубку и норовили втащить на погасший след. А когда получалось - требовали выкупа. И тогда под ноги летели серебряные монеты.
127 
