…в овраге Янгару становилось легче.
Глава 19. Маленькая медведица
В тот день, когда Янгхаар меня спас, шел дождь.
Вообще дожди зарядили давно, наполнив некогда столь уютный лес сыростью. Вода смешала запахи и вымочила листвяные ковры.
Лес засыпал.
И прежде такой уютный, стал чужим.
Серое небо лежало на пиках ветвей. Пил влагу лесной мох. И каждый шаг мой отзывался всхлипом, словно бы лесу тяжело было держать мое неуклюжее медвежье тело. А человеку в нем вовсе не было места. Пусть бы холода я не ощущала, да и болезни людские были мне не страшны, но чем дольше пребывала я в медвежьем обличье, тем более неуклюжим слабым казалось собственное тело.
Ветви цеплялись за волосы. Острые сучья норовили разодрать кожу, да и старая паутина липла к ней, словно желала поймать. Лишь Горелая башня была рада мне-человеку.
Осенний лес желал видеть медведицу.
Как я вышла к оврагу?
Не помню.
Просто шла, перебираясь с тропы на тропу, пытаясь справиться с одиночеством, которое стало совершенно невыносимым, и слушала жалобы ветра. Ему тоже было холодно и мокро.
Я не сразу узнала место.
Овраг. Черно-бурый покров гнилых листьев. Ручей, разбухший на осенних дождях, грязен. И корни деревьев торчат из глиняных стен. Вода устремляется вниз, вырезая на мягкой плоти земли узоры.
Я не собиралась спускаться.
И оставаться сколь бы то ни было надолго. Я уже развернулась, чтобы уйти, когда раздался лязг. А в следующий миг я заревела от внезапной боли. Железные зубы вонзились в мою лапу, пробив и мокрую шерсть, и кожу… Я рванулась, поднялась на дыбы, пытаясь стряхнуть капкан, но струна цепи прочно привязала его к старому дубу.
Холодное железо не собиралось отпускать добычу.
Я металась, дергалась, пыталась добраться второю лапой до скрытой пружины или хотя бы расшатать цепь. Но металл лишь крепче впивался в плоть.
И цепь держала прочно.
От обиды и боли мне хотелось плакать.
А потом я увидела Янгара.
Он шел по краю оврага, ступая беззвучно, словно и не человек — призрак. Вода стерла и его запах. Вымокли черные косы, прилипли к спине. Пропиталась влагой одежда. И лишь острие копья в руке блестело ярко.
Заметив меня, Янгар остановился.
Копье поднял.
Ударит?
Ударит. Мне ли сомневаться…
Ближе только подойдет, чтобы наверняка.
И он шел. Я же наблюдала.
Шаг. И прогибается плотный листвяной ковер, выпуская мутную влагу. Всхлипывает моховая подушка, попав под сапог. Оседают брызги грязи на черном сафьяне.
Еще шаг. Полусогнутые колени. И рука поднимается для удара. Идет складками влажная кожа, а с локтя бежит водяная дорожка.
И снова шаг. Ближе. Коса соскальзывает с плеча и переваливается, ложится на грудь широкой лентой. Янгар раздраженно отбрасывает ее назад.
Глаза его по-прежнему черны.
А на щеке свежая ссадина… лес оставил?
Надо обернуться.
…успеть до удара.
…сказать.
…что сказать?
Оборотня в живых точно не оставят.
Но Янгар, оборвав нить взгляда, вдруг опустил руку.
— Никогда не видел зеленоглазых медведей, — сказал он, и я заворчала, отползая под низкие ветви крушины. Лишенные листьев, они были плохим укрытием, да и цепь не отпустит далеко.
— Спокойно, девочка, — Янгар медленно наклонился и положил копье на листья.
Он не собирается бить?
— Ты еще маленькая, верно? И тебе больно, — он говорил ласково. И приблизился еще на шаг. Теперь, пожалуй, я могла бы добраться до него.
Ударить.
Лапой по лицу. Наотмашь.
Плети у меня нет, но есть когти. И разве не справедливо ответить ударом на удар?
Я легла на листья и прижала уши. Шерсть на загривке поднималась дыбом, и рычание предупреждало Янгара: не подходи.
— Боль — это плохо, — он опустился на колени. — Я знаю. Мне часто ее причиняли.
Он остался прежним.
И изменился.
— Когда больно, хочется отплатить тем же, не важно, кому… я платил.
Сняв с плеча сумку, Янгар вытащил кусок вяленого мяса и нож. Движения его были плавными, медленными. И я не сводила взгляда с его рук, а он — с меня.
Мы оба не верили друг другу.
Но почему он разговаривает, вместо того, чтобы просто добить?
— В это время года медведи уже спят, — Янгар отрезал узкую полоску мяса и бросил мне. — Но с тобой что-то случилось?
Он спросил и сам себе ответил.