Присев рядом с врагом, Янгар коснулся коротких волос и сказал:
— Ты зря отказываешься от еды.
Олли словно не услышал. Только дыхание замедлилось.
— Если ты не будешь есть, то умрешь.
— И что? — голос Олли был слаб.
— Ничего. Но тогда ты не сможешь убить меня.
Янгар сел и вытащил из-за пояса флягу. Прижав ее к губам Олли, он заставил сделать глоток. Крепкая перцовая настойка обожгла рот, и Олли закашлялся.
— Ты думаешь, что лишился всего, — фляга легла в руку Олли, и пальцы сжались, проминая металл.
— Разве нет?
Он все же повернулся.
Мутный взгляд. Больной.
— Просто у тебя слишком много всего было, — Янгар подпер подбородок кулаком.
— А у тебя?
Олли встал на четвереньки и потряс головой, точно надеясь избавиться от пут сна.
— У меня… у меня когда-то не было ничего, кроме жизни и ошейника. Железного, — Янгар провел рукой по шее. Порой ему казалось, что на ней остался след. Он ведь долго не сходил — красная намозоленная полоса, которая людям знающим сама за себя говорила.
— Ты раб, — с непонятным удовлетворением произнес сын Ину.
— Был. Но однажды я перерезал хозяину горло… не смотри так. Он был сволочью и заслужил. Жаль, что умер медленно.
…в своих снах, тех, которые появлялись до побега, Янгар убивал хозяина медленно. И тот, захлебываясь кровью, скулил. И вымаливал пощаду.
Хорошие были сны. Яркие.
После них и жизнь становилась веселей.
— Ты проклят, — Олли сел. — Раб, убивший хозяина.
— Проклят. Еще до этого. Наверное, даже с рождения, если такая судьба, только… какая разница? Я живу.
Вцепившись руками в короткие волосы, Олли дернул их.
— Что будет со мной? — спросил он.
— Не знаю. Мне ты не нужен.
Олли ждал.
И решение было очевидно.
— Отправишься домой. Твой отец…
— Не простит мне того позора, который я навлек на семью, — Олли вскочил, покачнулся и тут же сел.
Он не знал, как вести себя. А Янгар не собирался подсказывать. Да и позора особого он не видел.
— Твоя вина только в том, что ты оказался слабее.
— Я позволил взять себя в плен. А затем позволил надеть это, — сунув палец под ошейник, Олли дернул. — Отец предпочел бы видеть меня мертвым, чем… таким.
Он опустил голову и добавил:
— Он сделает то, что должен был сделать ты.
— Убьет сына? — в это Янгар не готов был поверить.
— Не сына, но раба, которого не должно было быть. И… если ты хочешь спросить, то да, я боюсь его гнева.
Видя, что Янгар молчит, Олли продолжил.
— Для моего отца честь рода — не пустой звук. Он скорее позволит умереть всем нам, чем…
— Породнится с таким, как я.
— И это тоже.
— По-моему, — Янгар поднялся. — Нет никакой чести в том, чтобы убивать своих детей.
— Ты не понимаешь.
— Конечно, я не понимаю. Куда мне. — за пологом шатра шел дождь, один из тех, осенних, долгих, которые наводили тоску, выматывали душу и порождали странные мысли. В них не оставалось места для войны, зато был овраг, полный осклизлых отяжелевших листьев и скрытая под ними могила.
Найти бы.
Овраг недалеко… а в сундуке Янгара лежат сапожки из красной мягкой кожи и каблуки посеребренные, со звонкими подковками.
Спросить про могилу?
Кейсо вновь глянет с жалостью и отговаривать будет…
…но ведь овраг недалеко.
А Олли Ину остался.
Он был рабом, но относились к нему, как к гостю. И Кейсо взял за обыкновение пропадать в синем шатре, проводя с Олли многие часы. Это было похоже на предательство и несказанно злило Янгара, до огненных мошек перед глазами, до бешенства, подступающего к горлу и желания убить.
Пожалуй, хорошая битва помогла бы избавиться от ярости, но осенние ливни приглушили пламя вражды. Отступил Тридуба к Лисьему логу, уводя остатки своих людей. Янгар же, вместо того, чтобы двинуться по следу, ждал.
Чего?
Он сам не знал.
Война эта вдруг показалась пустой, лишенной всякого смысла. И медлил Янгар. И все чаще, пытаясь сбежать от самого себя, он уходил в лес.
К оврагу, ныне заполненному гнилыми листьями.
Водой.
И памятью.
Он пытался найти могилу, однако не преуспел. Почти переломив себя готов был задать вопрос Кейсо, но заглянул в глаза и промолчал. Да и так ли важно, где лежит тело, если душа уже давным-давно пересекла порог? И надо было отпустить ее, но…