Особенно,... 
149 
— Живым. — Оден попытался зацепиться за реальность. — Место имеет значение. Там родники были… вода играла… вода… и сила.
Обледеневшие губы не подчинялись.
Ее сила была горячей, не руда — солнце. А теперь солнце отобрали.
— Хорошо. Молодец. Сколько вы там провели?
— Семь… восемь… дней восемь… суток.
Наверняка это важно, если его не оставляют в покое. И надо взять себя в руки.
— И одним разом дело не ограничилось? Трахались, как кролики? Ответь.
— Да.
Грязно говорит. Неправильно. Виттар не понимает и… нарочно. Хорошо. Пусть говорит. Кроме злости, сил не осталось.
— Ты сказал, что она сюда шла. Знаешь, к кому?
— Нет.
Она не называла имени, а Одену казалось, что еще есть время. Он не собирался отпускать свою радость.
Злость уходит.
Снова холод. Стены покрываются белесыми узорами, сквозь трещины сочится туман. Одену кажется, что скоро туман заполнит комнату до краев. А потом окно исчезнет и вернется яма.
Надо уходить.
Сейчас.
Он выбрался и соскользнул по водосточной трубе, которая затрещала под его весом. Ладони обожгло болью, и сознание ненадолго вернулось. Что с ним происходит?
Не так важно. Лишь бы закончилось побыстрее. Виттару не нужен сумасшедший брат.
У него жена и будет ребенок.
Род не прервется.
Хорошо.
Земля была мягкой и влажной, видимо, недавно прошел дождь. Странно, что Оден этого не заметил. Кажется, его память существует обрывками… пускай.
Добравшись до дерева с низкими раскидистыми ветвями, Оден лег на землю. Трава пахла травой, а кора — корой и камень — камнем. Он прижался щекой к мокрой земле, позволяя ей забрать толику холода.
Кажется, он приходил к этому дереву раньше. Когда? Он не помнил.
Ночью снилась Эйо.
Эйо означает «радость».
Оден не забыл.
То, что с братом не все ладно, Виттар понял сразу.
Он был здоров. Физически. Шрамов и то почти не осталось.
Вот только…
— Ты же не ожидал, что он вернется прежним? — Стальной Король повернул шахматный столик и задумчиво склонился над парой пешек, готовых сойтись в бескровном, но яростном бою. — Он и так в гораздо лучшем состоянии, чем можно было надеяться.
Это правда.
И королевский доктор, к постоянному присутствию которого в доме Виттар почти начал привыкать, уверил, что опасности нет. Раны телесные затянулись, а разум… разуму требуется куда как больше времени. И маленькие странности — невысокая цена за то, что Оден жив.
Вот только странности не исчезали, напротив, день ото дня становилось хуже. Рассеянность, которой за Оденом прежде никогда не замечалось, росла. И теперь он замолкал на половине фразы, а потом не мог вспомнить, что собирался сказать, и вообще терял нить беседы. Смотрел удивленно, порой словно выбирался из какого-то затянувшегося муторного сна, но лишь затем, чтобы спросить о девчонке.
Кажется, брат вовсе не понимал, где находится.
И постоянно мерз.
Он садился у камина — Виттар приказал разжигать, несмотря на жару, — смотрел в огонь, бросал какую-то фразу, смысл которой был непонятен Виттару, и ждал ответа. Причем не имело значения, что именно ответить, Оден кивал и отворачивался.
А однажды вдруг сунул руку в пламя.
— Ярко выраженная декомпенсация, — сказал королевский доктор, обрабатывая ожоги, к счастью, неглубокие. Оден если и чувствовал боль, то никак это не демонстрировал. — Боюсь, я несколько поспешил назвать вашего брата здоровым. Со временем состояние будет усугубляться.
Он оказался прав. Той же ночью Оден выбрался из дома. Ушел недалеко, до ближайшего вяза, у корней которого устроился.
Этот побег стал первым.
Виттар смирился, лишь приказал принести к дереву плед и корзину с едой. Присматривать. Не приближаться. Не мешать.
Оказалось, этого недостаточно.
— Надеюсь, вы осознаете, что ему нужна помощь иного рода? — Теперь королевский доктор раздражал каким-то откровенным любопытством. И Одену он не нравился.
— Какого?
— Для начала попробуем мягкие меры…
Мутное успокоительное в стеклянной бутыли. Его пытались подмешивать в еду, но Оден от еды отказывался. Так появились мерная рюмка и ложка на длинном черенке, которой полагалось кормить пациента. Оден принимал лекарство безропотно. И сбегать перестал.
149 
