Он засыпал в комнате. Просыпался.
Пил успокоительное и погружался в полудрему, из которой его не получалось вытряхнуть. Однажды он поднял руку, точно пытался защититься от Виттара или доктора — осталось непонятным, и этот непроизвольный жест заставил Виттара отказаться от лекарства.
— Вы допускаете ошибку. — Доктор не настаивал, но срочно делал пометку и в голове, и в своем блокноте, с которым не расставался. — Пытаетесь найти разум там, где его нет. Я понимаю, что вам состояние вашего брата видится уникальным, но в моем заведении десятки подобных… пациентов. Им требуется не жалость, а лечение.
Оден вновь сбежал.
А еще через день он обнаружился в музыкальной комнате, сел в углу рядом с камином, вытянул ноги и слушал, как Тора играет. Ему и раньше нравилась ее музыка, еще когда он не разучился разговаривать.
Декомпенсация, значит?
Виттар ничего не смыслит в медицине, но…
Был доклад. И протокол допроса, где Оден вполне связно изъяснялся. Были показания наместника и того старосты, у которого Оден провел несколько дней. И никто из тех, кому довелось встречаться с ним, не заметил и тени ненормальности.
Напротив, все сходились на том, что Оден полностью отдает отчет в своих действиях.
Тогда виновата разведка?
Или…
Рисунки на рисовой бумаге, которая хранилась в кабинете, — непонятно, как и когда Оден добрался до нее. Бумаги не жалко, если ему нужно, пусть рисует. Спирали. И снова. И раз за разом…
— Чем дольше вы тянете с решением, тем хуже ему становится. — Эти рисунки вполне укладывались в картину болезни, уже созданную доктором. Он больше не проявлял любопытства, скорее уж откровенно скучал и сдерживал раздражение. Ему надоели поместье и неудобный пациент, а паче того — сам Виттар с его недоверием. — Болезнь уже в той стадии, когда не обойтись без жестких мер. Но ледяные ванны и электротерапия дают неплохие результаты.
— Что?
Доктор сбил с белоснежной манжеты пылинку. Пояснял нехотя, сквозь стиснутые зубы, всем видом давая понять, что тратит драгоценное время попусту.
Исключительно по просьбе короля.
— Мне доводилось работать с пациентами, которые, подобно вашему брату, перенесли пытки. И тревожное расстройство — весьма и весьма частое последствие. Да, бывает, что оно проявляется не сразу. Но, единожды проявившись, уже не пройдет само собой. Вашему брату не помогут музыкальные экзерсисы и прогулки на свежем воздухе. Ему необходимо лечение, а не…
— И в чем будет заключаться это лечение?
— В воздействии электрического тока на отдельные зоны мозга. Поверьте, методика столь же уникальна, сколь эффективна. Моим коллегам удалось добиться стойкой ремиссии у многих пациентов!
— К ним возвращался разум?
— К сожалению, это пока вне власти врача. Но они успокаивались и становились послушны.
Виттару не нужно, чтобы брат был послушен.
Он лишь хотел понять, что с ним происходит. И кто в этом виноват.
— Я вернусь завтра. — Доктор долго и придирчиво осматривал цилиндр и собственный тренч, словно опасался, что слуги Виттара испортят столь ценные вещи. — И вам придется принять решение. Если вы откажетесь… что ж, последствия будут на вашей совести.
Дверь закрылась беззвучно, а Тора, коснувшись руки Виттара, попросила:
— Не нужно электричества. Я… Макэйо рассказывал про такие… опыты. Это тоже пытка. Хуже. Ему будет очень больно. И… и он уже никогда не вернется.
Она стояла рядом и гладила Виттара по ладони, задумчиво, рассеянно даже.
— И… еще… я видела такие рисунки. Не точно такие, но очень похожие. Мне так кажется.
— Где?
— В книге… — У нее виноватый взгляд. — Я ее начала читать, но там совсем непонятно было. И я отложила. А рисунок вот… я должна была вспомнить сразу. Мне все казалось, что я видела их раньше… а где? И он сказал про электричество… в книге про электричество тоже много картинок было. Они почти рядом стояли.
Нельзя ее напугать.
Она и так растеряна.
— Прости, — тихо добавила Тора. — Но книг было так много… а в эту я только заглянула. Я думала-думала и… и даже не знаю теперь, действительно они были или я хочу, чтобы они там были.
— Золотце мое, — Виттар обнял ее, — пожалуйста, закрой глаза и сосредоточься.
Она подчинится.