— Он моложе тебя был, верно?
Эдганг попыталась отодвинуться, но Виттар перехватил тонкую руку. Хрупкую. Достаточно сдавить, и кость хрустнет.
— На десять лет. — Она не подала виду, что испытывает боль. Или свыклась? Вряд ли ей легко жилось в доме, который вдруг перестал быть родным. — Он забрал все… он и его братец. Решили, что раз я женщина, то ни на что не способна.
— А на что ты была способна, кроме ненависти?
Отвернулась.
— Ты его презирала уже потому, что он получил твое наследство. Твой дом. Твои земли. Тебя саму… получил и отвернулся. Так? Ты была слишком стара для него. Нет, он появлялся, исполнял супружеский долг, потому что желал наследника, но… ты была бесплодна, как твоя мать.
Рванулась. Зашипела. Выбросила руку, готовая впиться в лицо острыми когтями. И живое железо, отзываясь, выпустило иглы.
— Скажи, тебе не виделось в этом… возмездие? — шепотом спросил Виттар, наклонившись к самому уху. — Ты терпела… долго… пока однажды не поняла, что беременна. Что ты испытала? Радость? Восторг? Или предвкушение? Твой сын, твоя кровь, достойный наследник… ты его воспитывала, верно?
— Он был слабым… — голосок вдруг сделался хнычущим, жалким, — таким слабым… я боялась, что он умрет…
И Атрум не сумел отобрать ребенка у жены.
Смирился.
— Он рос, а ты рассказывала ему свои сказки о чистой крови… о том, что лишь он достоин встать во главе рода, возвысить его… А потом твой сын отправился в Каменный лог.
И не сумел совладать с собственными желаниями. Они дорого обошлись мальчишке.
— И все рухнуло, верно? Твой муж отвернулся от сына. А ты… что ты ему нашептывала?
— Все из-за твоей шлюшки… жаль, что она не сдохла… — Эдганг заглянула в глаза, снизу вверх, с нежностью, которая была такой искренней. — Мой мальчик горевал… она все испортила тогда. И снова. Он собирался воевать, знаешь? — Положив левую руку на грудь Виттара, Эдганг задумчиво перебирала пуговицы на куртке. — Так хотел… чего ради? Я говорила, что в войнах нет смысла. Нужно ждать. Пусть глупцы погибают, а мудрые… мудрые будут жить и править.
Не мудрые — бешеные.
— И даже мой безмозглый муженек признал за мной правду… он всегда был трусом. И слабаком. Но после войны… о да, после этой войны открывались перспективы. А тут ты… и эта сука. Почему ты ее просто не отдал? Почему?!
Она взвизгнула и, ударив Виттара в грудь, не устояла сама, покачнулась, разворачиваясь к лестнице. И Виттар разжал руку.
Падала тихо.
Не женщина — груда тряпья. Спустившись к ней, Виттар заглянул в глаза:
— Ну и что осталось от твоего рода?
Девочка с белыми волосами.
Отец — Атрум. Мать — из младших домов. Скоротечный роман. И ребенок, которого невозможно оставить… хорошо, избавляться не стали, прислали, как водится, с серебряной ложкой.
Атрум принял.
— Вот. — Виттар достал нож и вложил его в руку. — Кажется, ты потеряла.
Захрипев, старуха попыталась отползти, и Виттар сдавил пальцами тонкую шею. Хрустнула громко.
Поднявшись, он переступил через тело, поднялся к себе и тщательно вымыл руки. Тора спала, обняв руками живот. Смешная.
И теплая.
Почему не отдал? Не захотел.
— Ты? — Тора перевернулась на спину.
— Я.
— Что случилось?
— Ничего… завтра случится.
Тело найдут утром. Падение с лестницы… несчастный случай… старые лестницы старых домов видели множество несчастных случаев.
— Торхилд… — Виттар любовался узором из теней на коже жены, — что мне сделать, чтобы ты была счастлива?
Пока еще есть время.
Она щурится, зевает и, забираясь под руку, бормочет:
— Поцелуй. И завтра тоже.
Каменный лог… та же равнина, но в черных траурных тонах. И кольцо из скал, что подымались отвесными стенами. Крепость? Похоже.
Но ворота открыты.
Оден ступает медленно, не потому, что устал, хотя устал, конечно. Но он прислушивается, принюхивается к сухому ветру, пытаясь уловить тот самый опасный запах, который остановит нас.
— На этих землях нет закона иного, нежели закон первородной жилы. — Существо, казавшееся мне камнем, поднялось. — Вас никто не остановит.
Оно не было псом, как не было и человеком.
В нем перемешались обе сути. Тело, излишне длинное, худое, выглядело нелепым. Собачья голова, но с лицом, не мордой. Широкие плечи и бочкообразная, с длинным килем, грудь. Руки вывернуты. Позвоночник изогнут, как у борзой, и кажется, что существо лишь ненадолго поднялось на задние лапы. Ему неудобно стоять.