– Боже мой, Сэм, – не раз радостно восклицала Мэри, и на её добром морщинистом лице расцветала улыбка, которую мальчик очень любил, – да у тебя «зелёный палец».
Но Сэм-то знал, что дело не в этом. Каким-то непостижимым образом он и сад оказались настроенными друг на друга. И к нему пришло осознание, как и немногим людям до него, что весь этот мир разумный и единый организм. Сэм каким-то внутренним чутьём угадывал, какие семена лучше высеивать на убывающей луне, а какие – на растущей. Без чьих-либо подсказок знал, какие цветы любят влажную почву, а какие солнечный свет, как с помощью мыльного раствора победить вредоносную плесень или как предотвратить нашествие тли, высаживая ноготки.
В дальнем конце сада Сэм разбил небольшой огород, чтобы к столу всегда были свежие сочные овощи и зелень. Как-то интуитивно он знал, что тыква, к примеру, не против соседства с огурцами, а фасоль хоть и благосклонна к сельдерею, но лук рядом не потерпит, а цветную капусту ни в коем случае нельзя сажать подле помидоров. Деловито жужжащие повсюду пчёлы Сэма никогда не жалили, а деревья по возможности растопыривали свои ветки, чтобы защитить мальчика от солнца.
Именно Мэри заронила в сердце Сэма мечту о собственном винограднике, сказав однажды: «Настоящее вино, детка, это не выпивка, а квинтэссенция самой жизни и любви».
Погрузившись в воспоминания, Сэм завернул в укромный уголок виноградника, чтобы проведать свою особенную лозу. Её ствол был живым, толстым и скрюченным, но без единого цветочка или ягодки, лишь плотно сомкнутые бусины почек. Как Сэм ни бился, ему ещё ни разу не удалось заставить эту упрямицу плодоносить. Но главное, он совсем не чувствовал её и не знал как помочь… лоза упорно молчала.
Когда Сэм купил участок с домом в Рейншедоу-Роуд, он решил немного осмотреться и нашёл на отшибе чудом выжившую виноградную лозу. По виду она сильно напоминала European vinifera, впервые завезенную в Новый Свет колонистами… но Сэм мог и ошибаться. Лоза сильно пострадала от безжалостных вредителей, болезней и непогоды. Французы, скрестив чужестранку с местными разновидностями, вывели здесь немало урожайных гибридных сортов, не нуждавшихся в прививке на стойкое к болезням корневище. Может, его строптивица как раз из предшествующей «старой гвардии»? Ни с чем подобным Сэм прежде не сталкивался. До сих пор ни специальная литература, ни даже эксперт, которому были отосланы биоматериалы и фотографии не помогли идентифицировать эту странную лозу.
– Чем же мне тебе помочь? – тихо бормотал Сэм, ласково поглаживая большие, широкие листья. – Что ты скрываешь?
Обычно он чувствовал потоки жизненной энергии в земле и корнях, улавливал сигналы о необходимости смены температурного режима или дополнительного полива, большей освещенности или подкормки. Но больная лоза хранила глухое молчание, никак не откликаясь на присутствие Сэма.
Вернувшись домой, он сразу же направился на кухню готовить обед. Достав из холодильника молоко и сыр, Сэм принялся за стряпню. В дверь позвонили, когда оставалось поджарить примерно половину сырных гренок.
Оказалось, в гости пожаловал Кевин Пирсон, которого Сэм не видел уже тыщу лет. На небольшом острове, хочешь не хочешь, но общения не избежать, так что они знали друг друга с самого детства, но друзьями никогда не были. Кевин всегда был симпатичным и популярным, увлекался спортом, и пока другие лишь мечтали о взрослой жизни, он уже встречался с первыми школьными красавицами.
Сэм же в подростковом возрасте, напротив, был тощим, нескладным бобовым стручком и вечно ходил, уткнув нос в очередной номер научно-популярного журнала или роман Толкиена. Он рос самым нелюбимым из сыновей отца – странненьким средним, с упоением отдававшим всего себя изучению двустворчатых моллюсков, рачков, креветок и всевозможных морских червей, которых после отлива можно было отыскать в Фолс-бей. Сэм был вполне способен посостязаться в спорте, но без радостной увлечённости Марка и без яростной одержимости Алекса.
Самое яркое воспоминание о Пирсоне было связано со школой. В седьмом классе им на пару поручили подготовить доклад на какую-нибудь медицинскую тематику, что означало побеседовать с местным фармацевтом, нарисовать плакат для мини-презентации работы и написать реферат по истории фармакологии. От Кевина проку не было, он ленился и срывал сроки, так что Сэму пришлось делать всё самому. За работу их команде поставили «отлично». Когда же Сэм возмущённо заявил Пирсону, что пятерка у приятеля липовая, так как он палец о палец не ударил, Кевин облил его презрением: