131 
Тася коротко сказала:
– Я Анастасия Ивановна Стоукхерст и приехала навестить своего кузена.
Старуха по безупречной русской речи поняла, что перед ней соотечественница. Она ответила по-русски, испытывая очевидное облегчение от того, что есть человек, которому она может довериться:
– Князь очень болен, милая барыня.
– Что значит «болен»?
– Он умирает. Медленно-медленно. – Старуха перекрестилась. – Должно быть, проклятие лежит на роде Ангеловских. Он такой после допроса в тайной канцелярии.
– Его допрашивали там? – тихо повторила Тася, зная, что слово «допрос» в России означает далеко не цивилизованное дознание. – У него горячка? Раны воспалились?
– Уже нет, матушка-барыня. Большинство ран затянулось. У него болит душа. Князь слишком слаб и не встает с постели. Он приказал, чтобы в его комнате всегда был мрак.
Ни еду, ни питье его желудок не удерживает. Только стакан водки время от времени. Он не разрешает себя мыть и вообще как-то двигать. Когда до него дотрагиваются, он трясется или кричит, словно его жгут на углях.
Тася с непроницаемым лицом выслушала этот краткий рассказ, хотя внутри у нее все сжалось от сострадания.
– Есть с ним кто-то?
– Он не позволяет.
– Проводите меня в его комнату.
Они шли по затемненному дому, все комнаты которого были забиты бесценными сокровищами из дворца Ангеловских в Санкт-Петербурге. Даже великолепный иконостас был перевезен сюда. Подойдя к спальне Николая, Тася почувствовала резкий запах курений. Воздух, казалось, загустел от сладкого аромата ладана, который курили, чтобы облегчить умирающим последние часы жизни. Тася помнила этот запах у смертного одра своего отца… Она вошла в комнату и попросила домоправительницу оставить их наедине.
В спальне было настолько темно, что Тася ничего не смогла разглядеть. Она с трудом пробралась к окну и немного раздвинула тяжелые занавеси, впустив в сумрак комнаты дневной свет. Затем открыла окна, и бодрящий осенний ветер стал рассеивать туман благовоний. Она медленно подошла к кровати, на которой тяжелым сном спал Николай Ангеловский.
То, что она увидела, ужаснуло ее. Николай был укрыт почти до груди, длинная тонкая рука свисала с кровати. Пальцы слегка подергивались, словно и во сне ум его продолжал блуждать. Свежие воспаленные шрамы, как красные змеи, обвивали его запястья и ползли вверх к локтям по внутренней стороне рук. Тася перевела взгляд на его лицо и с грустью увидела, что от замечательной красоты Николая почти ничего не осталось. Глубокие провалы были видны на его щеках и шее. Здоровый золотисто-бронзовый загар сменился мертвенно-сероватой желтизной. Блестящие, пронизанные золотыми бликами волосы потускнели и свалялись.
На столике около кровати стыла тарелка душистого от трав супа. Поодаль стояли курильница, над которой вился дымок, и столик с резными фигурками животных – амулетов, отгоняющих злых духов. Тася закрыла курильницу, и благовонный дымок перестал подниматься. Ее движения и свежий воздух потревожили Николая. Он испуганно вздрогнул и проснулся.
– Кто здесь? – еще не совсем придя в себя, спросил он. – Закройте окна. Слишком много воздуха… Слишком много света…
– Разве ты не хочешь поправиться? – спокойно спросила Тася, подходя ближе к кровати.
Николай заморгал и уставился на нее своими странными волчьими глазами, которые стали еще более пустыми, чем раньше, хотя это казалось невозможным. Он напомнил ей мятущегося, страдающего зверя, которому было уже все равно, жить или умереть.
– Анастасия, – прошептал он.
– Да, Николай. – Она осторожно опустилась на край кровати и заглянула ему в лицо.
Хотя она не сделала попытки дотронуться до него, Николай отпрянул подальше. "
– Оставь меня, – хрипло произнес он. – Я не могу тебя видеть…, как, впрочем, и других людей.
– Почему ты приехал в Лондон? – ласково спросила она. – Твои родные живут по всему свету – во Франции, Финляндии, даже в Китае. А здесь у тебя никого нет, кроме меня. По-моему, ты хотел, чтобы я пришла к тебе, Николай.
– Когда я захочу этого, я пошлю тебе приглашение. А теперь…, уходи.
Тася хотела было ответить, но почувствовала, что у двери кто-то стоит. Она оглянулась. К ее ужасу и удивлению, это была Эмма. Ее тоненькая фигурка почти слилась с мраком дверного проема, но рыжие волосы сверкали коричневатым огнем.
131 
