И не просто помнит: Ерхо Ину верно служил отцу Вилхо, оттого и вознесся медвежий род высоко, поднялся над другими. И немало земель, Полозам принадлежащих, к Ину отошло, и немало золота осело в их сундуках.
– Это ведь отец, а не мы, – пробормотал Вилхо. И гневом полыхнули глаза жены.
– Думаешь, ему есть дело? Он мести желает. Змею ты пригрел на груди своей, муж мой.
И ледяные ладони Пиркко сдавили виски.
– Не отступится от мести Янгар. А ты вспомни, из-за чего началась та война. Отец сказал, что Печать так и не нашли…
Хотел отвести Вилхо взгляд, но не смог.
– Янгар знает, где она.
Верно. Знает.
Не может не знать.
Но молчит, прячет от своего кёнига… Змея, как есть змея.
– Он не скажет, – шепот Пиркко доносился издалека. – Имея возможность исцелить тебя, он будет смотреть, как ты умираешь, муж мой. Смотреть и радоваться… твоим мучениям радоваться…
Не бывать такому.
Глава 32
Ловушка
Эхо шагов растаяло, не добравшись до колоннады.
Солнце, пробиваясь в затянутые морозной росписью окна, путалось в пыльной паутине капителей. И бледной тенью скользила над гладким полом шелковая шаль Пиркко.
Алая.
Ткань была яркой, словно пламя. И пламя в каминах приседало, кланялось кейне. Дрожала струна далекого голоса, который старательно выводил полузабытые слова древней песни. И Янгхаар Каапо пытался отрешиться от недоброго предчувствия.
В этой части дворца ему редко доводилось бывать, и ныне она была пуста, безлюдна. И эта тишина настораживала.
– Ты мне не веришь. – Пиркко оборачивается. Лицо ее покрыто толстым слоем серебряной краски. Губы белы. В черных волосах сияют алмазы.
Хороша кейне Пиркко.
– Я тебе не верю, – соглашается Янгхаар, добавляя: – Я никому не верю, благая кейне.
– Зря. – Она позволяет подойти близко и касается разрисованной серебром ладонью его лица. – Сегодня я помогу тебе. А завтра…
В синих глазах клубится туман. И розовый язычок касается верхней губы, оставляя на белой краске проталину. И это крохотное пятнышко не портит совершенства облика кейне.
– Или не завтра? Я ведь помогаю. Разве не так? – Она убирает руку.
Так.
Наверное.
Записка была краткой: кёниг Вилхо желает видеть Янгара и отблагодарить за долгую службу. Он готов исполнить любую просьбу. Янгар ведь знает, о чем просить?
– Не верь ей. – Кейсо прочел записку дважды. Он тер бумагу, точно желая раздавить такие аккуратные буквы. Почерк Пиркко был идеален, как и она сама. – Эта тварь тебя погубит.
– Не идти?
– Иди. – Отложив письмо, каам подпер кулаками подбородки, намотал на палец бороду. – Иди непременно, отказ оскорбит кёнига. Но будь осторожен. И думай, о чем просишь.
Он отвернулся и, сгорбившись, сказал очень тихо:
– И о том, что делаешь.
Отступить? Простить?
Вернуться в Белую башню, которую его маленькая жена звала Горелой? И, заглянув в глаза Великому Полозу, признать, что Янгхаар Каапо все-таки отказался от памяти и мести.
– Ты забавный. – Пиркко подняла руку, позволяя алому рукаву соскользнуть с запястья. Ткань опускалась медленно, обнажая белую, расписанную серебром, словно морозом, кожу. И едва слышно позвякивали колокольчики на ножных браслетах. – Выглядишь свирепым, но только выглядишь. Поспеши, Янгар. Мой муж не любит ждать.
И вряд ли он знает, кто ведет Янгара тайными дворцовыми тропами, а узнав, не обрадуется. Но не прячется Пиркко-птичка, в чьих нежных руках собраны нити многих жизней. Уже не гостья – хозяйка она во дворце. И не посмеют слуги говорить то, что не желает она слушать.
Еще шаг.
И сомкнутые створки ворот, за которыми знакомая пустота тронного зала.
– Погоди! – Янгар попытался схватить кейне за рукав, но шелк выскользнул из пальцев. – Постой. А если я не сделаю того, чего ты желаешь?
– Тогда…
Серебряная маска лица неподвижна.
– Тогда я очень в тебе разочаруюсь. – Она поворачивается на носочках, и шелка рассыпаются, на мгновение обнажая белую щиколотку с золотой полосой браслета. – У тебя ведь есть причины для мести, правнук Великого Полоза?
В синих глазах – насмешка.
– Откуда…
– Ты неосторожен, Янгар, – упрекает кейне, вновь ускользая из его пальцев. – А люди твои ненадежны. Да и сам ты привел моего человека к разоренному гнезду… Почти привел. Не так сложно было узнать, чей дом стоял на Кершиной гряде.