17 
Вдруг гнев овладел ею, а заодно и желание покапризничать. Она взглянула на Анджело:
– Да, как обычно, пожалуйста. – И, награжденная вспышкой досады в его глазах, добавила ему вслед: – Дорогой.
Графиня подалась вперед и взяла Элли за руку:
– Елена… надеюсь, я могу тебя так называть, а ты можешь называть меня бабушка Козима. Мы познакомились при… довольно щекотливых обстоятельствах, но сейчас должны оставить все это позади и смотреть вперед. Ты согласна со мной?
Элли была поражена: графиня говорила так, будто обсуждала мелкую проблему, разрешенную к всеобщему удовольствию.
– По-моему, сложно забыть обо всем так быстро. Но, поверьте, я постараюсь. Надеюсь, эти слова вы хотели от меня услышать?
В темных глазах собеседницы мелькнула вспышка, сразу напомнившая Элли ее внука.
– Не совсем, – сказала графиня, – но для начала подойдет.
И затем она со всем своим обаянием начала задавать вопросы. Элли сама не заметила, как стала рассказывать о своих родителях, друзьях, работе в издательстве, раскрывая больше, чем ей бы хотелось. И наконец, она рассказала графине о своей квартире.
Когда она упомянула, что живет одна, графиня удивленно подняла брови:
– Тогда чем быстрее ты согласишься переехать во дворец Дамиано, тем лучше, дорогое дитя.
Элли застыла:
– Не вижу в этом никакой необходимости. Я люблю свою квартиру. Это мой дом.
– Больше нет! К тому же ты выходишь замуж и вскоре будешь жить в доме мужа.
– Когда я… выйду замуж, так и сделаю. Но пока я останусь у себя.
– Но это невозможно. – Графиня почти упрашивала ее. – Анджело нельзя будет приезжать к тебе. С этого момента вокруг ваших отношений не должно витать ни одного слуха.
Элли открыла было рот, чтобы сообщить: визиты графа Манзини не входят в ее расписание и между ними нет никаких отношений, но услышала спокойный голос Анджело:
– Твой напиток, Елена. Кампари с содовой. – И он мягко добавил: – Как ты любишь, дорогая.
«Ну конечно, – подумала Элли, скрипя зубами, – он спросил у крестной. Так я и знала».
Взяв бокал, она поблагодарила, мечтая выплеснуть вино на Анджело и подмочить его насмешливое лицо и безвозвратно испортить его рубашку. После чего покинуть комнату. Вместо этого Элли выбрала маску сдержанности, односложно отвечая на любые обращенные к ней вопросы и благодаря Бога, когда князь с женой и другими гостями присоединились к ним и беседа наконец перешла на другие темы.
Когда Джованни объявил о том, что ужин подан, Элли поняла – кое-кого не хватает. Она вполголоса обратилась к княгине с вопросом о том, где же Эрнесто и Сильвия.
– Их здесь нет, – спокойно ответила ее крестная. – У Сильвии началась мигрень, такая сильная, что Эрнесто отвез ее обратно в Рим. Какой хороший, заботливый муж! И не волнуйся о своем возвращении! Чезаре уже сказал, ты поедешь с нами. Можно также сразу распорядиться о том, чтобы вещи из твоей квартиры перевезли во дворец. Так удобнее, ты согласна?
Нет, Элли не была согласна, но понимала – нет смысла отвечать «нет». И с каких пор Сильвию мучает мигрень?
«Словно я пытаюсь выбраться из лабиринта, – горько думала она, идя в столовую. – Куда бы ни повернула, всюду натыкаюсь на стену».
Позже, когда она подняла глаза и наткнулась на изучающий взгляд Анджело, Элли поняла: эти тупики – меньшая из ее проблем.
Попав во дворец Дамиано, Элли поняла – здесь все идеально.
Она переходила по мраморному полу из одной огромной с высокими потолками комнаты в другую. Она спала на лучших льняных простынях, изысканные блюда подавались на фарфоровых блюдах.
Маленькая квартирка Элли целиком бы поместилась в ее нынешней спальне, не говоря уже о примыкающих к ней маленькой уютной гостиной и роскошной ванной комнате. Ее подержанный «фиат» казался ничтожным придатком к лимузину князя и элегантной «альфа-ромео» крестной, припаркованным на гравийной площадке перед дворцом.
Элли возмущало физическое присутствие графа во дворце, куда он регулярно приезжал, ужиная здесь несколько раз в неделю. Но даже мысль о том, что все это лишь часть игры и он приезжает повидать князя Дамиано, не облегчала ее мучений.
Анджело присылал Элли цветы. Ее гостиная была заставлена цветами.
И он целовал ее. В основном руку или чмокал в щеку, но иногда и в губы – всегда, когда она не могла уклониться.
17 
