

Драко не услышал, что ответил Гарри: он уже спал.
* * *
Он спал и видел сон: опять он в башне, там же находились отец и Темный Лорд. Теперь Драко смотрел на происходящее с другого угла, и мог видеть высокие и узкие окна, за которыми простирался незнакомый пейзаж: долины, убегавшие к далеким лесам. Над ними склонилось высокое ночное небо, звезды ухмылялись, словно обнаженные клинки. На стене висело зеркало, которое он уже видел в прошлый раз. Сейчас его поверхность ничего не показывала.
Темный Лорд что-то говорил Люциусу. Они стояла в дверях, и Драко не мог услышать слов. Словно призрак, он последовал за ними в соседнее помещение — каменную залу, стены которой были завешены золотыми и серебряными гобеленами. Она была огромна, стены вздымались вверх, крыши все же не было видно, несмотря на пылающие факелы, пол был инкрустирован золотом и драгоценными камнями — это была самая кричащая и безвкусная комната из всех, что доводилось видеть Драко, но центральное украшение доводило это безвкусицу до немыслимых высот: это была огромная золотая клетка, в которой можно было бы держать тигра или льва. Но там находилась женщина. Изящная женщина, прикрытая только своими собственными волосами, в которых, как в дыму, исчезало ее тело. Она подняла лицо, и он узнал ее.
Рисенн.
— Мой Лорд, — произнесла она, — зачем вы снова вызвали меня?
Люциус шагнул в сторону, уступая дорогу, и Темный Лорд оказался лицом к лицу с узницей.
— Я могу это сделать, потому что ты моя пленница, — ответил он. — Ты знаешь об этом?
— Да, я знаю.
— И я твой господин?
Ее глаза вспыхнули.
— Для моей плоти, возможно, и да. Но над сутью моей вы не властны.
— Все это слова, — отрезал он. — Ты должна мне подчиниться или же буду пытать тебя этой клеткой из крови, плоти и костей до самой смерти, я не выпущу тебя. Хочешь?
Она скрипнула зубами и промолчала.
— Где Наследник Слизерина, почему ты его оставила?
— Он с Гарри Поттером, — ответила она, — вы же знаете, я не могу находиться с ним, если рядом юный Поттер. И в замок не могу войти.
— Но ты говорила с ним? Ты вручила ему оба послания?
— Да.
— И каков был его ответ?
Она опустила глаза:
— Нас прервали. Он не дал мне никакого ответа. Я отправлюсь за ним снова — не в эту ночь, а в следующую.
— Прервали? И как же прервали? — Люциус оторвался от окна и развернулся к девушке в клетке.
— Кто-то пытался напасть на нас, — пояснила Рисенн. — В нас дважды выстрелили из темноты. Одна стрела попала в плечо твоему сыну, но я видела, что он остался в живых.
Вольдеморт кровожадно улыбнулся.
— Маловероятно, чтобы это был ангел милосердия, — заметил он. — Или же тебя тронуло то, что с ним произошло?
— Милосердие, — возразила Рисенн, по-кошачьи сверкнув глазами, — не имеет к этому никакого отношения. Я охраняла — и только.
— Восхитительно, — усмехнулся Вольдеморт, — это просто исключительный пример бесчувственности. Хотя, кажется, ты все еще веселишься.
— Как и вы, мой Лорд.
— Я никогда и не претендовал на бесчувственность, — произнес Темный Лорд, — речь шла только о благородстве и мягкости, которые я презираю.
— Вы ненавидите, — заметила она, — значит, должны и любить.
— Я люблю силу, — ответил Темный Лорд, — люблю ее, как музыкант любит свою скрипку. Извлекать звуки, аккорды, гармонии — это счастье.
Девушка в клетке внезапно вскинула голову, словно что-то учуяв:
— Встает солнце, мой Лорд, — объявила она, — отпустите меня. Вы же знаете, я ненавижу день.
Темный Лорд заулыбался.
— Я знаю. Что ж, иди. Вернешься, когда я позову тебя.
— Вернусь, — пообещала девушка и исчезла, и лишь только это случилось, как солнечный луч ворвался в окно, ярким золотом залив темноту комнаты, осветив лицо Темного Лорда и стоящего рядом Люциуса — он повернулся и взглянул через комнату. И Драко показалось, что отец смотрит прямо на него.
Люциус улыбнулся и заговорил:
— Я должен был знать, что найду тебя именно здесь.
* * *
— Я должен был знать, что найду тебя именно здесь.
Глаза Драко распахнулись, он почувствовал, что сердце вот-вот вырвется из груди. Какое-то мгновение темнота башни еще плавала у него перед глазами; он с трудом сел, пытаясь справиться с головокружением, вцепившимся в него, как руки утопающего.

