401 
– Чиво?
– Нет.
– Не сказал «до свиданья»?
– Чиво?
– Нет.
– Он ударил ему по голове дыней, после чего втоптал в клубнику, сровнял с орехами, поджег прилавок и отнял все его деньги?
– Чиво?
– Правильно! – Профессор Спасли вздохнул. – Чингиз, у тебя все так хорошо шло… До последнего момента.
– А чего он начал обзываться?
– «Сан» на агатском языке означает «господин», Чингиз.
– А-а… В самом деле?
– Да.
– Гм-м… Но я же все-таки заплатил за яблоко.
– Верно, но, видишь ли, при этом ты отнял у него все остальные деньги.
– И все-таки за яблоко я заплатил, – с заветным раздражением повторил Коэн.
Профессор Спасли вздохнул.
– Чингиз, у меня складывается впечатление что несколько тысяч лет планомерного развития частной собственности, закрепленной товарно-денежными отношениями, каким-то образом прошли мимо тебя.
– Что-что?
– Иногда бывает так, что деньги по закону принадлежат не тебе, а кому-то другому, – терпеливо перевел Профессор Спасли.
Орда примолкла, пытаясь освоиться с данным утверждением. Разумеется, им было известно, что теоретически это действительно так. У торговцев всегда есть деньги. Однако в мысли, что эти деньги им принадлежит, виделось что-то глубоко порочное – на самом деле деньги всегда принадлежат тому, кто сумеет их отнять. Торговцы, по сути, не были владельцами, они лишь временно хранили деньги, пока в них не возникала нужда у других людей.
– А теперь, вон там, видите, пожилая дама? Она продает уток, – продолжал Профессор Спасли. – Пожалуй, следующей стадией будет… Господин Вилли, эй, я тут. Уверен, то, на что ты смотришь, очень интересно, но убедительно прошу не отвлекаться. Итак, следующей стадией будет оттачивание навыков социального взаимодействия.
– Ур, Ур, Ур, – утробно пробурчал Калеб-Потрошитель.
– Я это к тому, господин Потрошитель, что тебе сейчас нужно будет подойти к ней и спросить сколько стоит утка, – сказал Профессор Спасли.
– Ур, ур, ур… чего?
– И при этом ты не должен пытаться содрать с нее одежду. С дамы, разумеется, не с утки. Потому что это нецивилизованно.
Калеб поскреб в затылке. Обильно посыпалась перхоть.
– Ну спрошу я, а что потом?
– Э-э… Потом завяжи с дамой разговор.
– Чего? О чем можно разговаривать с женщиной?
Профессор Спасли несколько замялся. В некоторой степени для него это тоже была неизведанная территория. В последней школе, где он преподавал, его опыт обращения с женщинами сводился к болтовне с экономкой, а еще однажды кастелянша позволила ему положить руку ей на колено. Ему исполнилось сорок, когда он с удивлением узнал, что оральный секс – это вовсе не разговоры о сексе, как он раньше искренне считал. Женщины всегда казались ему странными, далекими и удивительными существами. В этом его представления коренным образом отличались от представлений Орды. Те все как один считали, что женщина – это то, с чем надо что-то делать. Ему стоило некоторого труда подобрать подходящие слова.
– О погоде? – рискнул предположить он. В его голове вспыли смутные воспоминания о разговорах с тетушкой – старой девой, которая его воспитала. – О ее здоровье? О том, как испортилась молодежь?
– И уже после этого сдирать одежду?
– Возможно. В итоге. Если она того захочет. Еще я хотел бы напомнить всем о той беседе, что состоялась у нас на днях. О необходимости регулярно принимать… – «Или хотя бы однажды принять», – добавил он про себя. – …Ванну, а также следить за состоянием своих ногтей и волос и почаще менять одежду.
– Но это же настоящая кожа, – возразил Калеб. – Ее не надо менять, она не гниет годами.
Профессору Спасли в очередной раз пришлось пересмотреть свои взгляды. Он считал, что Орду можно покрыть цивилизацией, словно лаком. Так вот, он заблуждался.
Но самое забавное, думал он, пока Орда наблюдала за мучительными попытками Калеба завязать разговор с представительницей другой половины человеческого рода, самое забавное, хотя Орда и те люди, с которыми он привык сталкиваться в учительских, далеких друг от друга, как небо и земля (а может, именно потому, что эти и те люди, с которыми он привык сталкиваться в учительских, далеки, как небо и земля), эти варвары ему симпатичны. На книгу они смотрят или как на принадлежность для уборной, или как на набор для разведения огня, а гигиену считают именем какой-то богини. И все же они честны (со своей, специализированной, точки зрения) и отличные (со своей, специализированной, точки зрения) люди, а мир их чрезвычайно прост. Они крадут у богатых, грабят храмы и дворцы. У бедных они не воруют не потому, что в бедности есть какая-то особая заслуга, а просто потому, что у бедняков нечего красть.
401 
