А он не мог обеспечить ей этого.
Однажды Алекс уже боролся с болью. Он помогал сестре преодолеть ужасную депрессию, которая едва не лишила ее рассудка. Он помог Линдси, когда ей угрожала физическая расправа. Но здесь было другое.
Чувства и эмоции Сары не были конкретными. Все, что ее касалось, не могло быть конкретным, ясным, безусловным. Она была словно картина, написанная пастелью, и таковы же были ее чувства — тени страха, оттенки радости. Она выглядела уязвимой, потерянной, как ребенок, не понимающий капризов взрослого мира. Кто-то из ее друзей предал ее. Сара попыталась постичь это, а Алекса просто одолевало желание.
Стоя рядом с ним, она походила не на чувственную нимфу, которой могла бы быть, а на самое уязвимое и одинокое существо на свете. И Алекс боялся, что проявление его чувств может еще больше ранить ее.
— Не думаю, что это самая разумная идея на данный момент, — сказал он, протягивая руку, чтобы погладить Сару по щеке.
В ее улыбке была странная смесь облегчения и разочарования.
— Ты ты отклоняешь мое предложение? А я, между прочим, решилась на такое впервые в жизни.
Он обнял ее.
— Сегодня ночью — не время. Тебе нужен сон и охрана, и я с радостью обеспечу тебе и то и другое. Но насчет остального… — Алексу оставалось только покачать головой и призвать на помощь всю свою легендарную силу воли, чтобы обрести хладнокровие.
Прижавшись щекой к его плечу, Сара вздохнула:
— А ты, Алекс? Чего хочешь ты?
Почему этот чертов здравый смысл должен восторжествовать, когда Сара в его объятиях?
— Во-первых, я хочу, чтобы ты пошла спать, а во-вторых, мне необходимо выяснить, что происходит у тебя в компании, — ответил он, пытаясь улыбнуться.
— А ведь ты врешь, Алекс, — со смешком сказала Сара.
— Ничего подобного. Не надо думать, что все мои желания спровоцированы гормонами.
— Угораздило же меня влюбиться в такого отвратительного практичного человека.
Сердце Алекса замерло, он попытался осознать важность ее слов. Конечно, она говорит все, что придет в голову, она готова поверить в любое предзнаменование. Но, несмотря ни на что, эта фраза прозвучала для Алекса сладчайшей музыкой.
— В следующий раз не садись в лифт с незнакомыми аудиторами.
Они некоторое время постояли, обнявшись, наслаждаясь изоляцией от внешнего мира, слушая удары сердца друг друга.
— Алекс?
— Ммм?
— Ты уже можешь позвонить насчет малыша.
Алекс не двигался, вдыхая аромат ее волос.
— Малыша? Какого малыша?
Он почувствовал, что Сара улыбается, уткнувшись ему в грудь.
— Того самого, которого хотят назвать в твою честь.
Он по-прежнему не понимал, с неохотой возвращаясь к реальности. Но вдруг слова Сары дошли до его сознания.
— О Господи! — закричал он. — Линдси!
Он помчался к телефону, а Сара, оставшись одна, ласково улыбнулась и покачала головой.
— С ней все будет в порядке.
— Почему ты мне не рассказала?
Голос Конни звучал крайне возмущенно, и Сара со вздохом положила ручку. Она мало спала прошлой ночью, солнце светило очень ярко, и у нее разболелась голова из-за того, что пришлось сидеть с Тадеусом и наблюдать за проверкой новой системы. Поэтому у нее не было сил спорить с подругой. Она подняла голову, и Конни ахнула.
— Дорогая, ты ужасно выглядишь!
— Рэндолф уже сказал мне это, — ответила Сара, вяло проведя рукой по волосам. Бросив последний взгляд на чистый лист, приколотый к чертежной доске, она слезла со стула. «Центральным авиалиниям» придется подождать, их логотип сегодня явно не будет готов.
Сейчас она могла думать только о верности и предательстве. О желании и страхе. О любви и одиночестве.
Конни подошла к ней и повела за руку к мягкому дивану в углу комнаты. Сара шла покорно, не пытаясь протестовать.
— Почему ты не позвонила мне? Я бы приехала через десять минут. Ты не должна была оставаться одна этой ночью.
— А я была не одна, — сказала Сара, опускаясь на диван и скрестив вытянутые ноги, — Алекс остался со мной.
Конни налила Саре чашку чаю и, сев рядом с ней, небрежно спросила:
— И он помог тебе?
— Он был джентльменом. — Сара слабо улыбнулась. — Я предложила ему заняться любовью, а он отказался.
Было видно, что Конни не знает, как реагировать. Испуг, тревога, облегчение — эти чувства по очереди отразились на ее лице.