105 
Неожиданно дорогу ей преградил Гейзар, он был похож на хрупкого божка-гнома, решающего про себя: метнуть ли ему сейчас смертоносную молнию или подождать немного.
— Ты — источник зла, — сказал он негромко, приподняв ее лицо за подбородок. — Ты издеваешься над священным законом. Прочь отсюда! Иначе я сломаю свой жезл и тем самым приговорю тебя к смерти!
Ауриана встретила его взгляд с полным спокойствием, она была слишком утомлена, чтобы испытывать такие сильные чувства, как страх.
— У меня никогда и в мыслях не было завладеть штандартом войска, я пришла всего лишь для того, чтобы дать клятву. И я сделаю это.
— Ты — теперь единственный ребенок в своей семье. Ты должна стать продолжателем рода и произвести на свет наследников.
— Этого не будет, Гейзар. Бальдемар поручил мне сказать тебе, что он жертвует меня богам как дар умиротворения. Это наше общее жертвоприношение. Мы оставляем всякие надежды на наследников и продолжателей рода.
Ауриана заметила, как тревога зажглась в глубине глаз Гейзара, когда он понял, куда она клонит.
— Никогда в жизни! Я не позволю этого!
— Он не позволит этого! — закричал какой-то человек громовым голосом, чтобы толпа поняла, о чем идет речь между Аурианой и Жрецом.
В ответ раздался громкий сердитый гул, недовольные крики и, наконец, на Гейзара посыпался град рыбьих костей, требухи и шелухи от орехов. Ауриана и Хильда прикрыли руками голову от этого летящего со всех сторон в знак недовольства мусора. Знатные соплеменники и прославленные воины, стоявшие в первых рядах, открыли рты от изумления — никогда они не видели, чтобы Гейзара так жестоко публично оскорбляли.
Гейзар старался держаться с достоинством человека, выведенного из себя, но хладнокровно терпящего незаслуженные поношения. Однако постепенно страх брал верх в его душе. Он никак не ожидал, что благоговейное почтение, с которым к нему относились окружающие, внезапно развеется, словно дым, и он сам окажется совершенно беспомощным и беззащитным перед стихийной ненавистью толпы. И хотя сам жрец в глубине души считал свою власть над людьми вещью довольно хрупкой, зависящей от непостижимой божественной воли, он все же усыплял себя надеждами на то, что его авторитет останется непоколебимым.
Из задних рядов толпы кто-то метнул копье. Оно глубоко вонзилось в землю совсем рядом с ногою жреца.
Гейзар издал хриплый крик, его глаза выкатились из орбит от страха, черты лица исказились так, будто копье поразило его в сердце. Он рухнул на колени, начал рвать волосы на голове, воя и содрогаясь всем телом от рыданий, — теперь он был совершенно уверен, что прогневал Водана, бога копья. Зигреда, тоже перепуганная до полусмерти, кинулась к нему, помогла ему подняться на ноги и отвела старика к шатрам из оленьих шкур, стоявшим неподалеку на другой стороне холма. Чтобы успокоить толпу, она велела двум жрецам остаться и помочь ей принять клятву у Аурианы.
Когда все приготовления к ритуалу были закончены, на Ауриану набросили покрывало, как на невесту. Она встала напротив Зигреды, между ними был разведен небольшой костер, в котором горели, благоухая, ароматные магические растения. На Зигреде была надета маска кошки; согласно представлениям хаттов, в жрице сейчас жила душа богини Фрии. Рядом с Зигредой стоял жрец в маске вепря, с копьем в руках. Он был воплощением Водана. Вокруг костра медленно двигалась еще одна жрица с костяной дудочкой в руках, наигрывавшая ритуальную мелодию. Она была одета в окровавленную шкуру вепря, а ее лицо окрашено охрой.
При первых же звуках призрачной музыки воцарилась мертвая тишина. Наигрыш звучал то на низких скорбных нотах, то взмывал высоко вверх, паря над землей, то рассыпался мелким золотистым зерном или налетал, как порыв ветра, от которого мелкая рябь разбегалась по озерной глади. Каждый поворот мелодии был непредсказуем, как сама жизнь, то она была исполнена сладости, то горечи, то светлой грусти, то скорбной печали. В глазах Аурианы застыло выражение тоски — она сама не знала, почему у нее так тяжело на сердце. У нее было смутное ощущение, будто со всеми живыми существами в этом мире кто-то разыгрывает злую жестокую шутку, и она, Ауриана, бессильна что-либо поделать с этим.
Затем жрец взял кусочек сердца дикого вепря из огромной бронзовой чаши, стоявшей на треножнике, насадил его на вертел и поместил над священным огнем.
105 
