146 
— Мне ничего не надо от этого полумясника-полуактера, кроме открытого судебного разбирательства.
— Но он никогда не пойдет на это! Он слишком боится твоего красноречия. Неужели ты думаешь, что он слишком глуп, чтобы разрешить тебе говорить перед публикой? И уж во всяком случае — будь этот процесс открытым или закрытым — он не может закончиться для тебя победой.
— Я не стану тратить усилий на полную победу, которая невозможна. Но я хочу во всеуслышанье произнести панегирик своему отцу и добиться того, чтобы Нерон оставил в покое мою семью.
— Для этого вовсе необязателен судебный процесс! О Марк, мой добрый друг, я пришел с хорошими, ободряющими новостями!
Марк отвернулся от своего собеседника.
— Знаю я твои новости, и они меня вовсе не ободряют. От них только каменеет сердце.
У Марка была своя заботливо взращенная сеть шпионов и соглядатаев, и он знал о готовящемся заговоре. Заговорщики подговорили одного из разбойников, приговоренных к лютой смерти — он должен был стать жертвой диких зверей. Обещая ему более милосердную смерть, участники заговора поручили тому человеку следующее: на одном из пиров в Золотом Доме Нерона разбойник затаится вверху под потолком, на одной из пристенных панелей, находящихся прямо над ложем Императора. Неожиданно он упадет на Нерона, задавит его своим весом и тут же будет убит сам — предположительно преторианской гвардией.
— Все это плохо придумано и продумано, — продолжал Марк. — Ведь ваш человек запросто может быть взят под стражу — а не убит, как вы надеетесь! — его будут пытать и, в конце концов, он выдаст всех вас!
Домициан уставился на него в немом ужасе. Иногда ему казалось, что Марк Юлиан видит сквозь стены.
— Не бойся, — поспешил успокоить его Марк. — То, что я знаю, не выйдет за стены моего дома.
— Если это чудовище умрет до твоего судебного процесса, ты останешься жив. Не понимаю, почему ты не хочешь присоединиться к нам.
— Ты говоришь в конечном счете о развязывании гражданской войны!
— Об этом говорю не я. Об этом никто не говорит. Но существуют люди, которые уже действуют, а результаты пожнут такие, как ты.
— Как я? Нет, это ты надеешься стать сыном нового Императора! Но я не понимаю, почему ты так уверен, что твой отец в результате кровавого мятежа станет во главе государства?
— Гляди на вещи проще, жизнь — это то же состязание.
— Жизнь — это состязание до тех пор, пока оно не превращается в страдание для тебя и твоих близких.
— Ну хорошо, все правильно… Теперь давай допустим, что… что свобода завоевана… и ты все еще жив и ходишь по этой земле… Скажи мне, друг, ты проголосуешь в Сенате за признание моего отца Императором?
— Не понимаю! Ведь и без меня достаточно людей, которые выскажутся за твоего отца. Зачем же тебе еще и мой голос?
— Ты действительно не понимаешь этого? — с печальным сожалением покачал головой Домициан. — Неужели ты и вправду так неисправимо… наивен? Не знаю оттого ли, что ты подавил их своей ученостью, или, может быть, этому виной твоя манера поведения, но должен тебе сказать — если ты этого до сих пор не знаешь — все Сенаторы прислушиваются к твоим речам и доверяют им больше, чем словам людей, которые в три раза старше тебя. Но я лично нуждаюсь в тебе еще и по другой причине. Ты ведь знаешь, кто были мои предки — они всю жизнь ели репу, и как бы я ни хотел быть другим, все равно я недалеко ушел от них. Впрочем, как и мой отец, нарядись он хоть в императорский пурпур. Мы крайне нуждаемся в благотворном влиянии людей, чью родословную можно проследить вплоть до мифических времен.
Марк поднялся и начал нервно расхаживать по атрию.
«Проклятье, — подумал Домициан. — Он еще раздумывает над моим предложением!»
Наконец, Марк остановился и взглянул прямо в глаза Домициану.
— Я ничего не имею против твоего отца. Он простой честный человек, вполне возможно, что лучшего римлянина на роль Императора и не сыскать. Но мне… мне ты не нравишься, ты меня очень беспокоишь, Домициан! — при этих словах сожаление и скорбь отразились на лице Марка. — Прости, но недавняя смерть отца сделала меня как никогда откровенным.
Домициан засмеялся неестественным смехом, который, впрочем, не мог скрыть гневного блеска его глаз.
— Я никогда в жизни не видел человека, который так же, как ты, лез бы напролом, не заботясь о последствиях. Скажи мне, что я должен сделать, чтобы заслужить твое одобрение?
146 
