Тот решил не приближаться к ней. Это могло лишь все усложнить. Грудь Аурианы вздымалась, и ему казалось, что он слышит удары ее бешено колотящегося сердца. Он подождал, пока у нее восстановится дыхание и дал ей время понять, что не собирается пересекать пространство, разделявшее их, по крайней мере до того, пока не получит ее согласия.
— Ауриана, ты должна выслушать меня, — его голос звучал ровно и убедительно. — Думаю, что ты не осознаешь своих действий, иначе бы не поступила так.
— Для меня здесь нет места, и тебе это прекрасно известно! — даже в гневе она внушала жалость, словно птичка, доверчиво клюнувшая приманку и попавшая в капкан. — Я не могу винить тебя за то, что ты захотел избавиться от невыносимой женщины, более похожей на дикое животное, но ты виноват в том, что сделал из меня посмешище. Ты оставил меня здесь одну с самого заката, а теперь я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни навсегда. Как бы ты ни старался, тебе не удастся украсть у меня силу и удачу, которыми наделили меня мои предки. Никогда!
— Меня долго не было, и ты начала строить догадки о том, что случилось. Они оказались неверными. Ты узнала истинную цену любви публики, состоящей из представителей моего народа не тогда, когда ты на арене, а за пределами школы. Ты предположила, что моя любовь точно такого же рода. Трудно понять, почему ты могла подумать обо мне так плохо. Неужели тебе не составило никакого труда забыть о моей любви?
— Мне далось это нелегко!
Спохватившись, Ауриана опять замолчала, словно в ее горле застрял не растаявший кусок льда.
— Ну что ж, пусть нелегко, но ты все же забыла о моих чувствах, хотя они нисколько не изменились, скорее наоборот. Я даже не могу выразить словами, как люблю тебя. Жаль, что ты не в состоянии этого почувствовать.
Ауриана стояла, не шелохнувшись. Тело ее застыло в напряжении. Слова Марка Юлиана воспринимались не только слухом, но всем ее существом. Ее чувства обострились до предела. Юлиан осторожно шагнул вперед. Ауриана еще крепче прижалась к стене, словно этим она могла сохранить между ними прежнее расстояние. Выражение ее глаз изменилось. Гнев постепенно начал исчезать, уступая место недоумению. Слова Марка действовали на нее как осторожный, чуткий массаж ушибленного места.
— Тебя не бросили и никто над тобой не насмехался. А если кто-то в моем доме проявил к тебе хоть малейшее неуважение, то он нарушил мой приказ. Мои чувства не имеют к этому никакого отношения.
— Я не буду жить среди людей, которые презирают меня, — хриплым голосом сказала Ауриана. — Зачем тебе притворяться? Ты должен понять, что я никогда не стану такой, как ваши женщины. Перестань играть со мной.
— Ты права во многом, Ауриана. Люди в этом городе жестоки ко всем чужеземцам. Они никогда не признают тебя своей, но я и не ожидал от них иного отношения. Дело в том, что я не собираюсь оставаться в Риме. Для меня не имеет никого значения то, что подумают обо мне мои соотечественники. Любовь не знает наций и обычаев. Что же касается моего отсутствия сегодня, то есть вещи, которые ты должна понять сейчас же. Ты даже не подозреваешь, в какой гуще интриг я оказался. Я не имею даже права рассказать тебе о них. Сегодня меня отвлекли очень серьезные дела, которые возникли совершенно неожиданно. Они не имеют никакого отношения к тебе. Я ожидал, что ты поймешь меня, поскольку в первом часу вечера я послал сюда гонца.
Он увидел, как глаза Аурианы начали смягчаться.
— Никакого гонца здесь не было, — быстро сказала она.
— Что? — удивленно переспросил Марк Юлиан и слегка повернулся.
Его лицо стало отстраненным и встревоженным. Он заходил взад и вперед по залу, словно хотел что-то немедленно предпринять, но, передумав, остановился. Поздно было пускаться в поиски, которые уже не дали бы никаких результатов, но наверняка насторожили бы Вейенто и его людей.
— Если гонец не прибыл, значит его уже нет в живых, — сказал Марк Юлиан с такой печалью в голосе, что у Аурианы перехватило дыхание. Она почувствовала, что тот переживает потерю близкого ему человека, и ей стало вдруг стыдно.
«Он послал гонца. А я бегала как малое дитя, потому что только дети не знают, кому и когда можно верить. А как бы женщина его племени повела себя на моем месте?»
— Со всех сторон я окружен волками, — продолжал он. — И с каждым днем этот круг становится все теснее. Но теперь у меня больше причин, чем раньше, бороться и побеждать. Ауриана, неужели ты могла поверить, что я отвернулся от тебя? Это жестокий самообман. Причина его — те мучения, которым ты подвергалась с самого начала твоего плена. Ты серьезно недооценила мою любовь.