22 
– Он живая хроника, – ответил пыльный человечек и потянул из пачки две сигареты. – Если бы вы знали, как мало здесь происходит, то поняли бы, что мне нельзя отставать от него ни на шаг. Мне платят с материала. Нильсу хорошо, он в штате, а меня ноги кормят. – Он зашелся сухим кашлем, распространяя запах табака. – Я обязан Крогу крышей над головой и куском хлеба, – продолжал он, – сигаретами и кофе. Я одного боюсь: что он умрет первым. Два трогательных столбца о похоронах, венках и прочей дребедени, потом ежедневные полстолбца соболезнований в течение недели, густым потоком, и все, крышка, до свидания, Минти.
– Прошу прощения, – сказал Энтони, – мне надо идти. Не составите компанию?
– Нельзя, – сказал Минти. – Он еще может выйти. Сегодня вечером он был в английской миссии и ушел оттуда рано, очень рано, я его прозевал. Бегал на тот берег перекусить и постоять в церкви. Упустить его еще раз я не могу.
– Он уже не выйдет сегодня, – сказал Энтони, – он чертовски устал.
– Чертовски устал? С чего бы?
– Вероятно, – наугад сказал Энтони, – в связи с болезнью Лаурина.
– Ну, это нет, – ответил Минти, – не от этого. Лаурин – это пустяки.
Кого он волнует? А насчет забастовки он ничего не говорил? Прошел слух… – Он слишком устал, – ответил Энтони, и сегодня ничего не мог обсуждать со мной. Мы увидимся завтра.
– Мы могли бы, – сказал Минти, – у вас есть спички? Благодарю. Могли бы работать вместе. Некоторые частные подробности мне тоже могут пригодиться. Вы, собственно говоря, чем будете заниматься? Вы ведь здесь новичок? – разговаривая, он не выпускал изо рта сигарету; при затяжках лицо застилала серая пелена, иногда табак вспыхивал и струйка дыма брызгала ему прямо в глаза.
– Да, новичок, – ответил Энтони. – Я буквально только что определился в фирму. Я буду исполнять особые поручения.
– Отлично, – сказал Минти. – Будем работать вместе. Угостите Нильса сигаретой. Он хороший. – Он порылся в карманах старенького пиджака. – Как на грех оставил визитную карточку, но ничего, запишу адрес здесь, на конверте. – Он помусолил огрызок карандаша, мазнул взглядом по галстуку Энтони и выпустил на свою пыльную физиономию искру живого интереса. – Так вы из наших! – воскликнул он. – Вот было времечко, а? Вы, конечно, уже не застали Хенрикса и Петтерсона. А старину Тестера случайно не помните (шесть месяцев за непристойное поведение)? Я стараюсь держать с ними связь. Вы в чьем пансионе жили?
– Он, скорее всего, появился уже после вас, – сказал Энтони. – Мы его звали «Обжора». Но не всю же ночь вы собираетесь здесь ждать, мистер Минти?
– Я снимусь в полночь, – ответил Минти. – Домой и с грелкой в постель. Вы там давно не были, мистер Фаррант?
– Где – там? Ах – в Харроу? Порядочно. А вы? – Вечность. – Дым застлал ему глаза, и в следующее мгновение они налились кровью и слезами. – Но я не отрываюсь. Время от времени организую здесь маленький обед. Посланник тоже из Харроу. Он пишет стихи. – Вы встречаетесь?
– Он старается не узнавать Минти. – В его надломленном голосе Энтони послышался треснутый колокольчик, который пронесли по спальням, потом зажали свободной рукой и, громыхая ботинками на каменных ступенях унесли под лестницу, в шкаф. Не попадая в нужную интонацию, Минти резанул слух жаргоном гимнастических залов и раздевалок:
– Вонючий эстет. – Я устал, – сказал Энтони, – пойду. Мы еще увидимся. – Он протянул руку, показав Минти протершуюся манжету.
– За хорошие сведения, – сказал Минти, – я плачу авансом. Если что-нибудь исключительное. Раз вы будете в «Кроге», за вами будут ходить табуном. Не связывайтесь ни с кем. Иностранцы – что они могут? Я здесь уже двадцать лет, я все знаю. Во всяком случае, питомцы Харроу должны держаться вместе. Без этого нельзя. – Сверху звонком вызвали лифт, и Минти стремительно отвернулся, с усталой лихорадочностью следя за ползущим вверх сверкающим стеклом. Рядом в точности повторял его движения молодой фатоватый швед, преданный, словно паж в елизаветинской драме, разделивший с государем нищету и изгнание. На этом Энтони их покинул. Через раздвижные ворота он вышел на набережную Висбю. Озеро Меларен лизало нижние ступеньки лестницы; чуть выше мостовой приходились поручни маленького пароходика. В свете фонаря было хорошо видно, как, отступив, вода окатывала с разбегу каменные ступени; в кают-компании двое матросов играли в карты. Задержавшись, Энтони смотрел через стеклянное окошко, и взгляд его, минуя обитый бархатом диванчик, тянулся к длинному полированному столу.
22 
