– Ты в порядке? – спросила она, стараясь не обращать внимания на дрожь, пробежавшую по ее руке.
– Да. Мне просто приснился плохой сон, – ответил он, не выпуская ее руки.
– Что было в твоем сне?
– Я был на кладбище и увидел памятник, на котором было выгравировано: «Здесь покоится Доминик Хант, всем известный скряга».
Энди не смогла сдержать улыбку.
– Ты считаешь мой кошмар смешным?
– Да, немного, – призналась она. – Но можешь быть уверен, что после завтрашнего дня никто больше не посмеет назвать тебя скрягой.
– Прости меня за все, что я сегодня тебе наговорил. Это было ужасно. Дай людям, которые занимались елкой, премию и пришли мне счет.
Неужели он думает, что все можно решить с помощью денег?
– Мне жаль, что все так нелепо получилось с елкой, Доминик. Это была моя ошибка. Елку уже убрали.
Он содрогнулся:
– Для меня это было настоящим шоком. Один лишь ее запах пробудил ужасные воспоминания. Я словно заново перенесся в тот страшный день.
Энди ближе придвинула свой стул:
– Может, пришло время рассказать мне, почему Рождество вызывает у тебя негативные чувства? Я поняла, что твой гнев был направлен не на меня.
– Двадцать один год назад в рождественский сочельник погибли мои родители, – сказал он.
Это многое объясняло.
Энди сжала его руку:
– Мне очень жаль, Доминик. Почему ты не сказал мне об этом раньше?
– Я не хочу, чтобы меня жалели.
– Ты можешь все мне рассказать сейчас?
– Все гораздо ужаснее, чем ты можешь себе представить. В тот морозный день мои родители поехали за елкой. На дорогу выскочил олень, и отец затормозил, чтобы избежать столкновения. Дорога была скользкой, машину занесло, он потерял управление, и они врезались в ограждение. Оба погибли из-за чертовой елки.
Энди не смогла найти подходящих слов, чтобы выразить свое сожаление.
– И в их гибели был виноват я, – добавил он.
Она нахмурилась:
– Как такое возможно? Тебе ведь было всего одиннадцать.
– В течение следующих шести лет моя тетка постоянно мне говорила, что это была моя вина.
– Понятно, почему ты от нее сбежал.
– Но они действительно погибли из-за меня. У нас была искусственная елка, а я хотел настоящую, как у моего лучшего друга. Они меня очень любили и решили сделать мне приятное. Если бы они не поехали за елкой, которую я так хотел, они были бы живы.
– И ты все эти годы винил себя в произошедшем? Это был несчастный случай, от которого никто не застрахован. Как твоя тетка, адекватный взрослый человек, могла обвинять тебя в их гибели?
– Моя тетка и адекватный взрослый человек – прямо противоположные понятия, – горько усмехнулся он. – У нее были серьезные психологические проблемы, которые она пыталась решать с помощью алкоголя и транквилизаторов. В детстве я, конечно, этого не понимал. Она то давала мне подзатыльники в припадке гнева, обзывая меня последними словами, то гладила меня по голове и называла бедным сироткой. Я пытался привыкнуть к ее перепадам настроения.
– Ты многое терпел, надеясь взамен получить ее любовь, – мягко произнесла Энди. Ее сердце разрывалось от сострадания.
Стоило ему только ослабить контроль над эмоциями, которые он держал в узде все эти годы, как слова полились рекой.
– В Рождество она была особенно невыносима, потому что вспоминала мою мать и обвиняла меня в ее гибели. Когда я ей надоедал, она запирала меня в стенном шкафу. Когда я стал старше и сильнее, рукоприкладство прекратилось, но она продолжать давить на меня морально, пока я не сбежал из дома. Что самое удивительное, все эти годы она работала, и окружающие считали ее абсолютно нормальной. Однажды я пожаловался на нее одному из своих школьных учителей, но он мне не поверил.
Ни один ребенок не заслуживает того, чтобы с ним так обращались.
– Я даже не знаю, что сказать…
– Ничего не говори. Я больше не хочу это обсуждать. Мне тридцать два года. Все это осталось в далеком прошлом.
– Но в глубине души ты по-прежнему испытываешь боль, – прошептала Энди. – Доминик, мне так жаль, что тебе пришлось пережить весь этот ад. С каждым новым твоим откровением я все больше восхищаюсь твоими достижениями.
Словами было невозможно выразить и десятой доли того, что она сейчас чувствовала, поэтому она просто пересела на диван, обвила руками шею Доминика и накрыла его губы своими.
Их поцелуй был глубоким и долгим. Огонь желания внутри ее стремительно разгорался, но этот физический контакт был для них обоих не просто проявлением страсти. Он был ознаменованием того, что между ними зародилась новая, более глубокая связь.