40 
Топси смущенно обняла сестер, избегая взглядов, в которых было множество вопросов, и сказала:
– Мне кто-нибудь расскажет, почему мне надо было так срочно возвращаться?
– Из-за Одетты, – неохотно призналась Саффи.
– Она арестована, – добавила Эмми.
– Арестована? – в ужасе воскликнула Топси.
– По обвинению в использовании аморальных источников доходов от ее эскорт-агентства, – хмуро пояснил Захир.
Потрясенная, Топси опустилась в кресло. Новость была ужасной; арест родственницы принесет немало стыда ее зятьям и сестрам – особенно Захиру, королю консервативного арабского государства.
– Мне все равно, что с ней будет, – признался муж Эмми, Бастиан Кристо. – После того как она поступила с моей женой, она заслужила расплату.
– Но мы не хотим, чтобы наши семьи и репутации пострадали из-за ее ошибок, – возразил ему Михаил.
Топси ничего не говорила, пока мужчины спорили о том, как лучше разобраться с ситуацией. Ее сестры обменивались гримасками, пока их мужья не пришли к неуверенному согласию в самых общих чертах. Они наймут Одетте хороших адвокатов, но в остальном вмешиваться не будут.
Топси попыталась представить, как бы Данте отреагировал на известие о том, что ее мать арестована за сутенерство, и содрогнулась, радуясь, что этого не произойдет. Сестры молчали, молчала и она, прекрасно понимая почему: все они до смерти стыдились Одетты и ее сомнительного образа жизни. Несколько раз они пытались убедить мать продать бизнес, но Одетта требовала в качестве компенсации столько денег, что даже ее богатые зятья отступили, боясь, что она продолжит их шантажировать.
– Данте? – негромко спросил Михаил, незаметно подойдя к Топси. – Это Данте Леонетти тебе звонил?
Топси охватила себя руками; внезапно ей стало холодно – душевный и физический стресс последних двух суток давал о себе знать. Она молча кивнула.
– Я тебя предупреждал.
– Тогда было уже поздно, – пробормотала она, гадая, когда же решилась ее судьба. Когда она впервые увидела тонкое и невероятно красивое лицо Данте? Когда они впервые поцеловались? Когда он впервые взял ее за руку?
– Но теперь, похоже, все кончено, – заметила Кэт, подойдя к сестре, чтобы обнять ее в знак поддержки. – Что он с тобой сделал?
– Рассказывай. – Следующей приблизилась Саффи.
Но Топси не могла заставить себя говорить, признаться перед ними, что у Данте все это время была другая женщина. Несмотря на желание сестер узнать про Данте, она взамен призналась в своих подозрениях об отцовстве Витторе и о планах провести тест на ДНК. Так они отвлеклись от Данте, и за ужином главной темой была Одетта, а потом Топси укрылась у себя в спальне. Ей нужно было пожить одной, поэтому она отправила Саффи эсэмэс с вопросом, свободен ли их городской дом. Обычно, когда семья собиралась вместе, все жили у Михаила и Кэт, в их огромном особняке. Саффи подтвердила, что ее дом свободен, но просила еще несколько дней побыть с семьей.
Прошло три дня. Топси казалось, что она медленно и чрезвычайно болезненно умирает. Она пыталась не думать о Данте, не перебирать воспоминания, признать, что все кончено и незачем об этом размышлять. Эта мантра спасала ее день ото дня, пока сквозь звуки джазовой музыки, которую она слушала, не донеслись из холла звуки спора и грохот бьющегося фарфора. Топси вместе с Кэт и Михаилом поспешили туда.
В холле дрались четверо мужчин: двое охранников Михаила и двое знакомых телохранителей Данте.
– Данте… – изумленно прошептала она, глядя на высокую властную фигуру у дверей, открытых на ночную улицу.
Все чувства и переживания, которые она пыталась отрицать и подавлять, вернулись одной волной стыда. Данте, одетый в темно-серый костюм, выглядел великолепно: спокойный, изысканный, поразительно красивый – все качества, которые, как она всю жизнь убеждала себя, в мужчине не важны. Но понимание этого не мешало ей реагировать на физическую притягательность Данте.
Михаил обрушил на дерущихся гневную речь по-русски и велел им продолжать на улице, а потом по-английски обратился к Данте:
– Топси не хочет тебя видеть.
Но Топси хотела и видеть, и говорить с ним так сильно, что от мысли, что он уйдет, ей становилось больно. Понимание этого растоптало ее гордость в клочья.
– Прошу прощения за драку, – сухо сказал Данте. – Один из твоих людей замахнулся на меня, когда я хотел войти, и мои телохранители вступились.
40 
