Утром я опять исчез из квартиры до того, как встала Эрика. Бессонная ночь дала о себе знать, и, глядя утром в зеркало, я не узнавал себя — красные воспаленные глаза, синяки под ними красоты мне не добавляли.
Эрика в школе никак не отреагировала на это. Она просто не заметила меня, села, не поздоровавшись, и максимально далеко отодвинулась от меня. Я ни в чем не обвинял ее. На ее месте я и сам бы возненавидел себя. Даже когда она на химии капнула на мой пиджак кислоту, безвозвратно испортив его, я ничего не сказал. Она вполне могла бы вылить на меня весь пузырек, и я не стал бы возражать.
* * *
На ланч я не пошел, просто-напросто не мог больше выносить очевидной неприязни Эрики. Я видел, что ей плохо, плохо рядом со мной, что она не хочет даже смотреть на меня, но в то же время мне только хотелось быть рядом с ней. Я чувствовал, что могу взорваться от переизбытка эмоций внутри меня, и мне просто необходимо было на время отвлечься. Я знал очень хороший способ, но он требовал полного отсутствия свидетелей.
Вообще с территории школы уходить запрещалось, но любой старшекурсник знал как минимум три способа, как выскользнуть за высокую ограду в город. Я не был исключением и уже через десять минут после того, как принял решение сбежать с уроков, стоял у гаража, который арендовал на чужое имя.
Я знал, что многие мои одноклассники имеют дорогие комфортные машины, напичканные дорогостоящей электроникой, с системой навигации, кожаным салоном и мини-баром. Я презирал подобную роскошь и перед приездом в эту школу обзавелся совсем другим транспортным средством.
В гараже меня ждал мой байк. Черный, чуть запыленный, потому что у меня давно не было возможности хотя бы протереть его, он терпеливо ждал моего появления. Я купил его, не раздумывая, как только у меня появилась возможность распоряжаться собственными деньгами. Подозреваю, что отец знал о нем, но ничего не сказал, то ли справедливо считая, что это мое дело, то ли просто не обратив на это внимания.
Мокрый асфальт черной лентой летел мне навстречу, влажный воздух бил в щиток моего шлема, в наушниках орала Металлика, „Непрощенный“.
- Все, что я чувствовал, все, что я знал,
- Я никогда не пытался афишировать.
- Никогда не видел и не мог видеть того,
- Что могло бы произойти.
- Вечно замкнут,
- Никогда не был сам собой.
- Вот почему я прозван непрощенным.
- Они посвящают свои жизни тому,
- Что бы хоть как-то отличаться.
- А он пытается угодить им всем.
- Но это лишь ожесточает его.
- Вся его жизнь — одно и то же.
- Он борется постоянно.
- И в этой борьбе ему не победить.
- Уставший человек, не видевший внимания.
- К сожалению,
- Этот старик — я.
- Вы вешали ярлыки на меня, а я на вас.
- И вы для меня — непрощенные.
Мне нравилось ощущение скорости, не спрятанной под капотом, а открытой, явной, вырывающейся наружу по одному движению руки. Я понимал, почему байк называют „железным конем“. Чувство, которое возникало, когда я ощущал под собой сто двадцать пять лошадиных сил, то слияние в единое целое с мощной машиной, вызывало эйфорию лучше любого наркотика.
Я свернул на лесную тропинку и сильно сбавил скорость. Еще несколько сотен метров по обледенелой черной земле, усыпанной опавшей полусгнившей листвой — и я на месте.
Я обнаружил это место случайно во время вылазки, подобной сегодняшней, когда мне просто требовалось побыть одному и привести нервы в порядок. Оно отлично подходило для моих нужд — открытая поляна метров двадцать в диаметре, вдали от города и вообще от любого жилья, чтобы никто случайно не услышал, чем я тут занимаюсь.
Я прикрепил к дереву мишень и отошел на десять шагов, собираясь потренироваться в стрельбе из пневматики. У меня с собой было и огнестрельное оружие, но мне не хотелось лишних проблем с поиском патронов. Для пневматики же пули продавались свободно, а мне нужно было просто потренироваться, выбросив из головы все проблемы. Ничего лучше стрельбы я придумать не смог.
Заняв привычную стойку, я постарался сосредоточиться, задержал дыхание и выстрелил. Еще хуже, чем я предполагал. Пуля даже не попала в бумагу, на которой была нарисована мишень. Я вздохнул, встряхнул рукой, в которой был сжат пистолет, и опять встал в стойку, выбрасывая из головы все посторонние мысли, не касающиеся выстрела. Этим и была хороша стрельба — для достижения хорошего результата надо отвлечься от всего, что может тебе помешать.