14 
Семена не было целую неделю, и, когда он появился посредине ясного дня, совершенно не скрываясь, будто не делал ничего предосудительного, и сразу прошел ко мне в дом, я растерялась. Видимо, моя растерянность была так заметна, что он, молча заглянув в мои глаза, обнял и стал жарко целовать, с силой прижимая меня к себе. Все мои чувства пришли в движение. Мне хотелось всё забыть и полностью раствориться в нем. А там будь что будет…
И тут память услужливо преподнесла мне лицо той милашки, что отняла у меня весь смысл моей жизни. Осознание того, что я оказалась на одной с ней доске, заставила меня опомниться и замереть. Я не отодвигалась, но мне сделалось стыдно. И, снова всё поняв, Семен отстранился первым.
— Ох ты, высоконравственная ты моя… А что было бы, если бы я не был женат?
Я ответила тоскливой русской поговоркой:
— Если бы да кабы, то во рту росли грибы…
Он хмуро протянул:
— Понятно. Но признайся хоть, что чувствуешь то же, что и я.
Я не удержалась от мелкой провокации:
— Я не знаю, что ты чувствуешь.
Семен невесело засмеялся и притиснул меня еще сильнее, чем прежде. Не почувствовать его возбуждение было не возможно. Я печально спросила:
— И это всё?
Проведя по моей голове тяжелой рукой, он с горьким вздохом признался:
— Нет, конечно. С этим бы я справился. Пара ведер колодезной воды — и всё в порядке. Но вот с тем, что ты снишься мне каждую ночь, я справиться не могу.
Сердце у меня забилось еще сильнее, но я постаралась не выдать своего скорбного сожаления.
— Слишком поздно. У нас с тобой семьи. И этим всё сказано.
Он досадливо вздохнул, но опровергать мои слова не стал. Лишь с плохо скрытой надеждой спросил:
— Но всё-таки, где твой муж?
После последнего разговора с Георгием я не могла уже относиться к нему так же отстранено, как прежде. Но и что-либо выдумывать, чтобы замазать огромный разрыв между нами — тоже. Я промолчала, и Семен тихо протянул:
— Ну что ж, история повторяется. У меня та же ситуация. И жить не можешь, и рвать совестно.
Какие верные слова! Похоже, что мы и в самом деле прекрасно понимаем друг друга. Но вот только от этого не легче…
Он присел на кровать и посадил меня к себе на колени. Не противясь, я положила голову ему на грудь. Сердце у него билось тяжело и замедленно, будто он усиленно сдерживал себя. Семен ничего не говорил, я тоже. А что тут можно сказать?
Сколько мы так просидели, не знаю. Нас снова, как и в прошлый раз, разлучил телефонный звонок. На этот раз Семен поморщился и ответил таким неприязненным тоном, что я враз догадалась: ему звонит жена. Выслушав ее слова, он коротко кинул:
— Хорошо! — и крепче прижал меня к себе, не желая отпускать.
Но я уже встала и криво ему улыбнулась.
— Тебя ждут!
Это было правдой, и крыть ему было нечем. Покорно согласившись:
— Да, — он пошел к выходу, угрюмо склонив голову.
На всякий случай я шла поодаль, просто не хотелось новых переживаний. В последнее время я без того слишком много нервничала.
У порога он оглянулся, понял, что я настороже и не хочу провоцировать новые соблазны, немного поколебался, но подходить ко мне не стал. Пообещав:
— Я еще вернусь! — вышел, прикрыв за собой дверь.
Уверенная, что за ним наблюдают все мои соседки, я его провожать не стала. Но, как выяснилось, была не права — бабульки смотрели очередную серию душещипательного сериала, поэтому появление управляющего вообще прозевали. А может, просто не хотели мне ни о чем говорить. В конце концов, я уже взрослая девочка и сама знаю, что делаю.
После его ухода я почувствовала себя отчаянно одинокой. И мне до боли захотелось снова до него дотронуться. Я испугалась — это стало походить на ту зависимость, которой я уже переболела с Георгием. Я не хотела больше возвращаться в те времена. Ни за какие коврижки. И если это любовь, или как это там называется, я с этим справлюсь. Ничто, даже удивительное чувство единения, причем не тел, а душ, не заставит меня передумать.
Я смогла бы выполнить эту установку, если б Семен не стал появляться у меня то через день, то через два. Это было опасно, но я всё равно была ему рада. Ему тоже нравилось видеть меня, пожимать мне руку, касаться щеки в прощальном поцелуе. Большего я ему не позволяла, сомневаясь в своей выдержке.
Эти горько-сладкие встречи сами по себе были ужасным испытанием моей воли, да, думаю, что и Семеновой тоже. Но всё же главным в этом деле была я. Я не сомневалась, что, подай я ему малейший намек, и мы тут же окажемся там, где нам быть никак нельзя.
14 
