158 
– Мы должны поговорить, – сказала она наконец.
– Не должны.
Она прильнула к нему:
– Должны. Это наши последние минуты вдвоем.
– Завтра, когда солнце коснется твоих волос, ты сама посмеешься над своими предчувствиями. Никакая ты не женщина из будущего. Ты со мной, здесь и сейчас. И навсегда останешься со мной.
– О, как мне жаль… – хрипло выдавила она, сглатывая комок в горле. Ее рука шарила по его телу, лаская в последний раз. В последний раз. – Николас, умоляю, выслушай меня!
– Хорошо, но потом буду любить тебя снова.
– Когда ты исчез, оказалось, что никто тебя не помнит, словно ты вообще не существовал. Это было так ужасно. – Она спрятала лицо на его плече. – Ты пришел и ушел, но никто тебя не помнил, как будто я тебя придумала.
– Меня легко забыть.
Она приподнялась на локте, легко дотронулась до его бороды, щеки, погладила брови, поцеловала веки.
– Я никогда тебя не забуду.
– И я тебя.
Он завладел ее губами, но когда захотел большего, Даглесс отодвинулась.
– То же самое произойдет, когда я уйду. Я хочу, чтобы ты был готов к тому, что меня никто не запомнит. Не… не знаю, что сказать… но не сходи с ума, пытаясь заставить их вспомнить.
– Никто не забудет.
– Возможно, забудут. Что, если песни, которым я их научила, запомнят? Это погубит несколько прекрасных бродвейских шоу в двадцатом веке.
Она попыталась улыбнуться, но получилось плохо.
– Я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что.
– Я не женюсь на Леттис. И сомневаюсь, что меня еще раз попросят жениться на ней, – саркастически бросил он.
– Хорошо! Очень-очень хорошо! Теперь мне не придется читать о твоей казни.
Она провела пальцами по его шее.
– Обещай, что позаботишься о Джеймсе. Никаких свивальников. И играй с ним иногда!
Он поцеловал кончики ее пальцев и кивнул.
– Позаботься о Гонории: она была так добра ко мне.
– Я найду ей лучшего из мужей.
– Не самого богатого, но самого лучшего. Даешь слово? – Дождавшись, пока он кивнет, она продолжала: – И всякий, кто принимает ребенка, должен сначала вымыть руки. И тебе придется достроить Торнуик-Касл и оставить записи об этом, чтобы все знали, кто был архитектором. Пусть это останется в истории!
– Больше ничего? – улыбнулся он. – Тогда тебе придется оставаться рядом, чтобы напоминать мне об этом.
– О, я бы с радостью. Но не сумею. Можно мне получить твою миниатюру?
– Можешь получить все: мое сердце, душу, жизнь.
Она сжала ладонями его голову:
– Николас, я этого не вынесу.
– Тебе не придется ничего выносить, – заверил он, целуя ее руки, плечи, груди. – Может, Кит выделит мне небольшое поместье, и мы…
Но она снова отстранилась.
– Заверни свой портрет в промасленную ткань, во что-то такое, что защитит его в следующие четыреста лет, и положи за… Ты еще не знаешь, но в Торнуик-Касл будет барельеф с портретом Кита. Ты велишь вылепить его в знак благодарности брату.
– И что потом?
– Прикажи, чтобы барельеф отодвигался, и сделай за ним углубление. Заверни миниатюру и положи в эту нишу. Когда… когда я вернусь, достану портрет.
Он продолжал целовать ее груди.
– Ты меня слышишь?
– Я все слышал. Джеймс. Гонория. Повитухи. Торнуик. Барельеф с лицом Кита.
Он подчеркивал каждое слово сосущим поцелуем. Даглесс в мучительном блаженстве закрыла глаза.
– А теперь, любимая, иди ко мне.
Он поднял ее, положил на себя, и Даглесс забыла обо всем на свете, кроме ласк мужчины, которого любила без памяти. Он продолжал гладить ее груди и бедра, пока они двигались вместе. Вверх и вниз. Сначала медленно, потом все быстрее.
Николас перекатился так, что она оказалась на спине, и глубоко вонзился в нее. Даглесс самозабвенно выгнулась, чтобы встретить его на полдороге. Оба, задыхаясь, рухнули на траву. Николас, закрыв глаза, судорожно сжимал ее.
– Я люблю тебя, – шептал он. – И буду любить всегда.
Даглесс льнула к нему, боясь разжать руки.
– Ты не забудешь меня? Запомнишь?
– Никогда. Никогда не забуду. Даже если умру завтра, моя душа запомнит твою.
– Не говори о смерти. Только о жизни. С тобой я жива. Только ты. Только ты один. Тобой я дышу.
– И я тобой. – Он лег на бок и притянул ее к себе. – Посмотри! Солнце встает!
– Николас, я боюсь.
Он погладил ее влажные волосы.
– Боишься, что тебя увидят без одежды? Но это не впервые. Тебя и без того видел весь дом.
– Бессовестный! – засмеялась она. – Никогда не прощу, что не сказал мне!
158 
