— Я долгое время собирался к вам, — ответил граф, — но всякий раз неотложные дела заставляли меня оставаться в Англии.
— Но вы все же смогли приехать, — заметил герцог, — и из этого надо извлечь максимум пользы.
Они поднялись по лестнице.
Там их уже ждал лакей, в чьи обязанности входило проводить графа в отведенную ему комнату.
Это были покои, отделанные в более строгом стиле, нежели те, в которых поселили Марсию.
Но здесь было все, чего только можно желать; когда граф вошел, его камердинер как раз готовил для него ванну.
Слуги заносили огромные медные ведра горячей и холодной воды и наполняли ванну. Герцог оставил графа и отправился в свои апартаменты.
Проходя по коридору, он заметил, как из комнаты, где жила его мать, выходит служанка, и догадался, что именно там почивает нежданный гость — дочь графа Грейтсвудского.
В нем снова закипела злость.
Он понял, графиня намеренно отвела Марсии эту комнату, так как именно она предназначалась для его будущей жены.
Войдя к себе, он громко хлопнул дверью.
Назойливость родственников становится невыносимой. Его любимая тетя не имела никакого права заключать столь вульгарный союз с графом, преследуя единственную цель — женить его на Марсии.
«Почему они не хотят оставить меня в покое?»— вопрошал он себя, подходя к окну.
Открывшаяся панорама, как всегда, наполнила душу гордостью.
Он посмотрел на долину в зелени виноградников и подумал, что никакая женщина не сможет принести ему столько радости, сколько богатый урожай винограда. Ни одна женщина не может сравниться по красоте с серебряной нитью реки, мелькающей среди деревьев и придающей им сказочный вид.
«Это все принадлежит мне и только мне, и я не собираюсь ни с кем делиться этим богатством».
В комнату вошел камердинер, чтобы помочь господину раздеться.
Герцог не проронил ни слова, и слуга, отлично чувствующий его настроения, понял — хозяин сильно расстроен.
Он решил, что причиной был Сардо, всегда приносивший с собой беду.
«Опять этот настырный молодой человек, — думал он. — На месте герцога я не доверял бы ему ни на грош».
Тем не менее он не осмелился высказать свои суждения вслух.
Герцог принял ванну, и камердинер помог ему облачиться в вечерний костюм.
Если за обедом герцог выглядел довольно впечатляюще, то в вечернем туалете был просто неотразим.
Он не мог бы остаться незамеченным, даже если б на ужине присутствовала тысяча мужчин.
То же самое относилось и к Марсии.
Она вышла из спальни в одном из самых красивых вечерних нарядов, приобретенных ею в Лондоне в начале сезона.
Она избежала ошибки, типичной для debutantes, не надев слишком броское, аляповатое платье. В таких вопросах она руководствовалась исключительно собственным вкусом.
Девушка предпочитала элегантную простоту, служившую совершенной оправой для ее красоты.
И портнихи, которым она заказывала платья, зная, что ее выбор всегда противоречит моде, создавали нечто неповторимое, достойное кисти известного художника или пера талантливого поэта.
Этим вечером Марсия, вдохновленная великолепием chateau и совершенно не думая о герцоге, надела вечернее платье бархатистого синего цвета. Того самого цвета, который использовали в своих полотнах Буше и Фрагонар.
На ней не было никаких украшений, за исключением нити жемчуга, унаследованного от матери.
Когда она спускалась по лестнице, волосы ее сверкали в лучах заходящего солнца.
В этот миг она напоминала богиню, спускавшуюся с небес к людям.
Она вошла в салон, и все взгляды устремились к ней и только к ней.
Она видела восхищение на лицах присутствующих — всех, кроме одного.
Герцог стоял в своей обычной позе, спиной к камину.
Она сделала несколько шагов по направлению к нему, и ей показалось, что сейчас произойдет поединок на невидимых мечах, словно оба они уже приняли стойку.
Прежде чем она подошла к нему, герцог резко обернулся. В результате Марсия оказалась лицом к лицу с Сардо.
— Вот мы и снова встретились, леди Марсия, — произнес он. — Должен вам сказать, что все произведения искусства в chateau бледнеют рядом с вами.
Он снова принялся за комплименты.
Марсии показалось, что, как только она устремилась к герцогу, Сардо пришла в голову какая-то мысль, по-видимому, не из приятных.
Она не знала, почему ей так показалось, но была почти уверена в безошибочности своих ощущений.