38 
– Без алкоголя?
– Без, без. – Коньяк привел Санчо в воинственное настроение. – Как бы мне хотелось отколошматить этого малого, да только он, наверное, вооружен.
– Вода эта – тоник – в самом деле чудесная, – сказал отец Кихот. – Почему я никогда раньше ее не пил? Я почти готов отказаться от вина. Вы думаете, ее можно купить в Эль-Тобосо?
– Не знаю. Сомневаюсь. Если пушка у него в портфеле, я, пожалуй, мог бы сбить его с ног, прежде чем он ее вытащит.
– Знаете… я, пожалуй, выпью еще бутылочку.
– А я пойду поищу заднюю дверь, – сказал Санчо, и отец Кихот остался в баре один. Был час сиесты, и вентилятор, крутившийся под потолком, неспособен был охладить помещение – вас регулярно обдавало холодным воздухом, а потом по контрасту наступала еще большая жара, Отец Кихот осушил свой стакан с тоником и поспешил заказать третью бутылочку, чтобы успеть выпить ее до возвращения Санчо.
Голос позади него прошептал:
– Монсеньор!
Отец Кихот обернулся. Перед ним был человек с портфелем, маленький сухонький человечек в черном костюме и таком же черном, как портфель, галстуке. У него были черные глазки, пронзительно глядевшие сквозь очки в стальной оправе, и тонкие поджатые губы; он вполне мог бы сойти, подумал отец Кихот, за гонца, принесшего дурные вести, даже, пожалуй, за самого Великого Инквизитора, Хоть бы Санчо поскорее вернулся…
– Что вам угодно? – спросил отец Кихот, как он надеялся, властным, вызывающим тоном, но выпитый тоник подвел его, и он икнул.
– Я хочу поговорить с вами наедине.
– Так я и есть один.
Человек мотнул головой в сторону спины бармена. Он сказал:
– Это серьезно. Я не могу с вами здесь говорить. Пожалуйста, выйдемте туда, через заднюю дверь.
Но задних дверей оказалось две – хоть бы знать, в какую из них прошел Санчо.
– Направо, – подсказал ему человек. Отец Кихот повиновался. За дверью был небольшой коридорчик и две другие двери. – Вот сюда. В первую дверь.
Отец Кихот оказался в уборной. Взглянув в зеркало над раковиной, он увидел, что полонивший его человек возится с замком своего портфеля. Хочет вытащить пистолет? Значит, ему уготована смерть от выстрела в затылок? Поспешно, пожалуй, чересчур поспешно, отец Кихот начал читать про себя покаянную молитву: «О, великий боже, каюсь, прости мне все мои…»
– Монсеньор!
– Да, друг мой, – ответил отец Кихот отражению в зеркале. Если ему суждено быть застреленным, пусть лучше в затылок, чем в лицо, ибо лицо – это ведь отражение лика господня.
– Я хочу вам исповедаться.
Отец Кихот икнул. Тут дверь отворилась и в уборную заглянул Санчо.
– Отец Кихот! – воскликнул он.
– Не мешайте нам, – сказал отец Кихот. – Я принимаю исповедь.
От обернулся к незнакомцу, стараясь обрести достоинство, какого требовало его одеяние.
– Это едва ли подходящее место для исповеди. Почему вы выбрали именно меня, а не пошли к своему священнику?
– Я его только что похоронил, – сказал человек. – Я гробовщик. – Он открыл портфель и вытащил оттуда большую медную ручку.
Отец Кихот сказал:
– Но тут ведь не моя епархия. У меня здесь нет никаких прав.
– На монсеньора эти правила не распространяются. Когда я увидел вас в ресторане, я подумал: «Вот это мне повезло».
Отец Кихот сказал:
– Меня совсем недавно произвели в монсеньеры. Вы уверены насчет правил?
– При крайней необходимости ведь любой священник… А тут крайняя необходимость.
– Но ведь в Вальядолиде много священников. Зайдите в любую церковь…
– Я по вашим глазам увидел, что вы такой священник, который все поймет.
– Пойму – что?
Но незнакомец уже быстро забормотал покаянную молитву – во всяком случае, слова он хоть знал. Отец Кихот совсем растерялся. Ни разу в жизни он не принимал исповеди в таких условиях. Он обычно сидел в своем укрытии, похожем на гроб… И сейчас он почти машинально нырнул в единственное имевшееся здесь укрытие и сел на крышку стульчака. Незнакомец хотел было опуститься на колени, но отец Кихот остановил его, ибо пол был далеко не чистый.
– Не надо преклонять колена, – сказал он. – Стойте, где стоите.
Незнакомец протянул ему большую медную ручку. И сказал:
– Я согрешил и прошу вас, отче, то есть я хотел сказать, монсеньор, испросить для меня у господа прощение.
– В этом укрытии я не монсеньор, – сказал отец Кихот. – В исповедальне все священники равны. Что же ты натворил?
– Я украл эту ручку и другую такую же.
38 
